И слился он с женским голосом из церковного, не просто церковного, из божественного хора. Голос был звонким, невесомым, птицей парил в небе, не голос – сгусток добрых побуждений, чистых душевных устремлений. И последняя мысль была:
…ангелы зовут…
* * *
С самого дня рождения судьба повязала его с армией, с малых лет впитывал он ее дух, запах. Он свыкся с ее трудным характером, принял ее правила, уверовал в ее непобедимость, проникся романтикой офицерства.
Подсчитывал теперь, сколько набежало лет выслуги.
…немало, на полпути не останавливаются…
Отказаться от офицерского образа жизни: от ВДВ, от неба, парашютов, товарищей, должностей, званий, погон, формы, сапог, нарядов, оружия, строя, казармы, приказов, бестолковых бойцов, бросить это все и шагнуть в никуда, за ограду части, в мир, который он, как любой офицер, совсем не знает, мог ли он на такое решиться?
…и что я на гражданке буду делать? в таксисты пойду? на стройку? на
заводе работать?.. с осколком у сердца и вечной болью в голове…
…превратиться в простого обывателя? отречься от армии?..
Снова от него требовалось отречение! Сперва от веры в страну и праведность ее пути, теперь – от армии!
…а что потом? с чем жить? ради чего жить?..
…не офицерское это дело – в политику лезть, болтовней на кухне
увлекаться… это удел интеллигенции – постоянно метаться, менять
настроения, убеждения… в зависимости от того, во что сегодня
уверовал… утром проснется – убежденный марксист, днем –
расстроился, засомневался, себя пожалел, и – в капитализм
потянуло, а вечером про Христа вспомнил…
Знал он таких. Даже в армии встречались. На штабных должностях.
…зачем погоны носят? Зачем, спрашивается, на войну едут? если
ни во что не верят, если даже поражения нашего желают?.. чтоб
только ордена на мундиры вешать, и чеки загребать?..
И в Союзе нынче на каждом шагу натыкался на таких. Вон – в санатории далеко не каждый после ранения восстанавливается. Многие просто так расслабляются.
…болото… одного поля ягодки… что интеллигенция вшивая, что эти
примазавшиеся к армии служаки…
Вот от кого – все беды. Это же настолько очевидно! Вот от кого – зараза идет!
…вера в людях надорвалась… слишком долго ждали лучшей жизни…
не дождались… слаб человек… сразу – вынь да положь… пошатнулись
все, и наверху и посередке, кто рассуждать привык да сравнивать…
…все общество погрязло в мещанстве! ничего святого не осталось!
никаких порывов! подвиги больше никому не нужны!..
…мы же испокон веков тем и отличались, что жила в нас
исключительная жертвоспособность, постоянная готовность идти на
смерть, на каторгу, под пули – ради высокой цели… героизм всегда
был не исключением – правилом…
И задумался: прав ли? Не слишком ли краски сгустил? Нет. Все верно. Так было! Что же произошло? Почему успокоились люди? Почему не осталось больше:
…ни Бога, ни высоких идей?..
Только – материальное. Только – бытовщина. И – демагогия одна.
…вся страна вдруг села на струю… такой же понос, как при
амебиазе, только словесный…
…против войны никто голос не поднял, трусят, ругают и осуждают за
нашими спинами, и служить не хотят, а поспорить на теплой кухне,
покритиковать – тут как тут… и выставляют, что умней тебя…
Во как все обернулось: сдались люди советские, сдались в мыслях, капитулировали, не устояли перед невидимым врагом, кончился накал противостояния, предали страну! Это ж так очевидно! Расслабились. Взять хотя бы офицеров в санатории. Обычным делом нынче стало все перечеркивать, над собой смеяться. И вот уже один офицер заявляет другому:
– … да они нас настолько обогнали, что и через сто лет не догоним! Отстали безнадежно! Одни ракеты и танки и умеем клепать! А больше ни на что не способны! У них там такая технология! Высочайший уровень! Так богато живут! У каждого – отдельный дом с бассейном! У каждого – автомобиль! А мы – по общагам обшарпанным с семьями ютимся! Да если американцы развернуться и побегут нам навстречу, то и тогда нам не догнать… Так что, давно мы проиграли.
…а ведь это с помощью таких вот нас все время уносит с курса…
карабкаемся выше, а достигнув нового уровня, – обязательно зачем-
то оборачиваемся, и непременно находим какие-то изъяны,
недоделки, или что-то лучшее объявляется, ранее не додумались, и
разворачиваемся на сто восемьдесят, на все сразу наплевать, от
всего тут же открестились, и бросаемся вниз головой, все
перечеркивая, чтобы начать с нуля, чтобы уж в этот раз – правильный
путь выбрать, и чтоб без ошибок обойтись, и без жертв ненужных, и
без греха… а все, что нажили таким трудом, сотворили, надрываясь,
поколения целые, – коту под хвост… то царь нам, видите ли, не
угодил, теперь советская власть – не годится… и никогда у народа
никто не спросит… разве не так? вот именно! так что еще семь раз
отмерить надо! незачем горячку пороть… присягу все давали…
Думы о стране чередовались с думами о боли физической. Вполне возможно было, что боли связаны отнюдь не с физическими отклонениями после ранения, а что, возможно, душа больна, и боль душевная переходит в боль физическую, и что Рубен Григорьевич все же оказался прав.
…болезнь души у меня, от нее и исходит боль… зачем тогда мне
все эти процедуры? пустая трата времени… целый месяц
разговоры о карьере, о званиях, о должностях слушать…
Он собрал вещи, вышел за территорию санатория, остановил машину:
– Поехали! Разворачивайся! – как будто верхом на броне сидел, как будто механику-водителю приказ отдавал.
Таксист сперва огрызнулся, но когда Шарагин протянул ему деньги, согласился.
– Прямо едем, прямо! – то и дело повторял Шарагин.
