От красноармейцев пахло пылью и дегтем.
Михаил обнял Лену, прижатую к забору, и, когда рота прошла, поцеловал девушке руку, нежную, гладкую, прохладную.
— Ты, Миша, хулиганничаешь, — сказала она смеясь.
— Я влюбился в тебя, Лена.
— Не верю. А жена в Москве?
— Не нужна. Прямо сегодня напишу, что развожусь.
— Врешь!
— Клянусь!
Расставались с поцелуями.
Лена спала в одной комнате со своей покровительницей. Та была уже в постели. На столике — свеча. Лена быстро разделась и в белой ночной сорочке нырнула под одеяло к старшей подруге — та разрешала.
— Ну, рассказывай, гулена. И ему тоже дала?
— Еще чего! Да он и не лез. Только целовал и стихи Читал.
— Женат?
— Они все женаты. Да сейчас ведь война. Где там ихние жены? После войны будем разбираться, кто чей…
IV
Уже в Минводах Шкуро узнал, что мост взорван и связь прервана — значит, пока здесь искать не будут. И все же в Кисловодск пробрался лишь поздно вечером в старой гимнастерке и солдатской папахе. Возле гостиницы еще бродили гуляющие, в их числе и Стахеев, одиноко разглядывающий звезды.
— Мои здесь? — спросил его.
— Да, здесь. Тебя освободили?
— Тихо. Будут искать. Слащов здесь?
— Это такой всегда злой? Здесь. У себя в номере.
— Будешь злым, когда тебе дают мандат, а потом ведут расстреливать. Не вышло по-ихнему. Не меня, а их будем расстреливать.
— Ты знаешь, Андрей, я был в Пятигорске у Рузского. Надо еще поехать, потому что…
— Миша, сиди здесь, и сиди тихо — на днях мы начинаем. Без меня пропадешь.
Татьяна встретила привычными слезами и причитаниями, уговаривала бросать эти Воды и пробираться к своим краям: по слухам, добровольцы-корниловцы опять идут на Екатеринодар.
— Мы с тобой, Тасинька, не будем пробираться как беглые. Я приду с атаманом и приведу войско, а ты — жена атамана.
— А сестра твоя и брат в Сибирь наладились.
— Это их дорога, а я свою Кубань буду спасать. Вот и Яша. В номер постучался Слащов. После эпизода с барышней он вдруг стал смотреть на атамана исподлобья, но теперь встретил Андрея искренней радостной улыбкой — соратник спасся от гибели.
— Давай, начальник штаба, обдумаем обстановку и начнем действовать. И ты, Тасинька, нам нужна. Все наши сегодня ночью и завтра с утра разъезжаются по станицам и аулам. Они должны приготовить людей к нашему приезду и к началу боевых действий против большевиков. Для этого нам нужны деньги. Таня, раскошеливайся.
— Так, Андрюша… Да разве я?.. Все там твое.
— Не жалей, Тасенька — скоро у нас много будет. И не бумажки будем собирать. Начнем с меня. Я сейчас же выезжаю в Ессентуки — там мой человек прапорщик Глухов. Ему нужны деньги — красноармейцы по дешевке продают пулеметы и винтовки. Беру с собой десять тысяч царских. Капитан Сейделер
[18]
, поручик Фрост пусть едут в Кумско-Лоовский аул и готовят отряд к нашему прибытию. Деньги им выделит начальник штаба. В Баталпашинскую пошлем Мельникова…
Ехал в Ессентуки Шкуро на дрезине со знакомыми железнодорожниками и казаками. Он не мечтал, а явственно по-командирски представлял, как пойдет вон по той дороге его конница сабель в шестьсот — восемьсот, а на той поляне удобно будет рубить в капусту большевичков, пытавшихся его расстрелять.
— Мост ваши взорвали, Андрей Григорьич? — уважительно спросил железнодорожник.
По моему приказу. Я ж из Владикавказа с боем пробивался. Там осетины, как всегда, хотели поезд ограбить. Бронепоезд «Интернационал» их не испугал. Пришлось мне атаку организовывать, гнать нападавших. А мост я еще раньше приказал взорвать, чтобы меня не достали.
В Ессентуки приехали к солнышку. Спросили атамана: «В Пятигорск не желаете ли, Андрей Григорьевич?»
— Надо бы, — вздохнул полковник, — да дела тут завертелись. Может, и поеду. Найду вас на станции.
Дела ждали в станичном правлении, где местным комиссаром был свой человек — прапорщик Глухов. Одна-ков правлении его там не оказалось. Незнакомый сердитый солдат сказал неприязненно:
— Погнали твоего Глухова. Пущай спасибо скажет, что из каталажки выпустили. Ищи его дома, если не Сбег.
Глухов оказался дома. К своей отставке и аресту относился презрительно:
— …я ихнюю власть. Ты, Григорьич, гони деньги — я у них все оружие скуплю.
— На пулеметы дам четыре тысячи, а винтовки бесплатно заберем.
— И еще, Григорьич, дело: жить будешь в пансионе Яблокова под фамилией Андреев. Там тебя уже ждет твой Ельников, и у него секретное дело.
— Младший Мельников? маленький?
— Ну да. Старшего-то я в Баталпашинскую послал.
Пансион посреди городка — одноэтажное длинное здание. В тени его, под окнами и у ограды казаки лениво лускали семечки, о чем-то говорили. Мельников-младший поманил из окна. В комнате прохладно, чистые кровати, стол накрыт скатертью.
— Андрей Григорьевич, здесь в энтом же коридоре за углом — секретный человек снял комнату. Второй день ждет вас.
— Давай его.
«Секретный» человек, вошедший в комнату, был в темном костюме, похожем на офицерский мундир без погон и медных пуговиц.
— Вы полковник Шкуро? Я конфиденциально.
Полковник сделал знак Мельникову, и тот ушел.
— Я штаб-ротмистр Гибнер, — представился незнакомец, — секретно прислан к вам представителем Добровольческой армии на Тереке полковником лейб-гвардии Измайловского полка Веденяпиным
[19]
.
— Слушаю вас, господин штаб-ротмистр.
— Нам стало известно, что вы готовы поднять кубанских казаков на восстание против советской власти.
— Хоть завтра, — ответил Шкуро, зная и правила игры и то, что завтра больше двадцати человек не соберет.
