Цифры, которые я привожу, требуют душевной осторожности в обращении с ними. Ибо любая, самая малая в общей статистике войны цифра потерь все равно означает осиротевшие семьи…
В период первых стычек 107-й дивизии с немцами под Ельней ее практический опыт ведения современной войны был равен нулю. Все испытания были впереди. И тот уровень воинского мастерства, который вместе с выросшим во много раз уровнем техники позволил ей с минимальными потерями захватить штурмом 55 кварталов Кенигсберга, взяв в нем 15 100 пленных, мог быть приобретен лишь в жестокой школе войны. Другого пути для этого не было. Хотя в ходе этой жестокой, но неизбежной учебы совершались оплаченные кровью ошибки, и их, очевидно, могло быть меньше, чем было…»
Увы, ошибки командования оплачивались кровью солдат, несмотря на все возросшее солдатское мастерство, и в гораздо большей степени, чем применение врагом новых видов оружия.
Показательно, что советская промышленность в годы войны произвела 95 000 танков против 24 000 германских, и почти все они были потеряны на нолях сражений.
На южном фасе Курской дуги 12 июля 2-й танковый корпус СС разбил в танковом сражении у Прохоровки 5-ю гвардейскую танковую армию Ротмистрова. В этом крупнейшем танковом сражении 273 немецким танкам противостояли 850 советских. 2-й танковый корпус СС потерял безвозвратно не более 5 танков, а еще 38 танков и 12 штурмовых орудий были повреждены. Безвозвратные потери 5-й гвардейской танковой армии достигли 334 танков и САУ. Число поврежденных советских танков по-разному оценивается различными источниками — от 100 до 400 машин. Столь неблагоприятное для советской стороны соотношение безвозвратных потерь в бронетехнике объясняется тем, что поле боя осталось за немцами. Как признавал в докладной записке Сталину о танковом сражении в районе Прохоровки член Военного совета Воронежского фронта Н С. Хрущев, «противник при отходе специально созданными командами эвакуирует свои подбитые танки и другую материальную часть, а все, что невозможно вывезти, в том числе наши танки и нашу материальную часть, сжигает и подрывает. В результате этого захваченная нами поврежденная боевая часть в большинстве случаев отремонтирована быть не может, а может бьїть использована как металлолом, которую мы постараемся в ближайшее время эвакуировать с поля боя». Столь невыгодное для советской стороны соотношение потерь в танках объяснялось более низким уровнем подготовки наших танкистов и плохим управлением со стороны командующего 5-й гвардейской танковой армии и командиров ее корпусов.
В советских отчетах говорилось о 4000 немецких танков, действовавших против одного только Воронежского фронта. «В действительности же к началу Курской битвы во всей группе армий «Юг» насчитывалось только 1303 танка, 190 устаревших танков и 253 штурмовых орудия, из которых более 100 машин не принимали участия в операции «Цитадель». Также и данные о безвозвратных потерях немецких войск в танках и самолетах были очень далеки от действительности. Советские летчики доносили о 3700 уничтоженных неприятельских самолетах в ходе всей Курской битвы, включая советское контрнаступление. Между тем, по немецким архивным данным, общие безвозвратные потери люфтваффе за июль и август 1943 года составили 3213 боевых самолетов, из которых на Восточном фронте было потеряно только 1030 машин. Безвозвратные потери противника в танках командование Воронежского фронта в период оборонительного сражения определяло в 2644 танка и 35 штурмовых орудий, а командование Центрального фронта — в 928 танков и 32 штурмовых орудия. В действительности войска группы армий «Центр» во время наступления на Курск безвозвратно потеряли 87 танков и штурмовых орудий, а группа армий «Юг» — 161 танк и 14 штурмовых орудий. Советские же безвозвратные потери в танках во время обороны Курска составили на Центральном фронте в период до 15 июля 651 танк и САУ, а на Воронежском фронте До 16 июля — 1204 танков и САУ. До 23 июля войска Воронежского фронта безвозвратно потеряли еще 395 машин. Советские потери более чем в 7 раз превысили немецкие».
Подтверждение данных вычислений можно найти в замечательной книге А. Мерникова «Курская битва». В ней, в частности, о знаменитом танковом сражении под Прохоровкой говорится следующее:
«Находившийся на наблюдательном пункте одной из танковых частей маршал A.M. Василевский 14 июля докладывал И.В. Сталину: «Вчера сам лично наблюдал к югу-западу от Прохоровки танковый бой с более чем 200 танками противника… В результате поле боя в течение часа было усеяно горящими немецкими и нашими танками».
Однако когда на Прохоровское поле приехал Жуков, то его изумление было настолько велико, что он даже собирался отдать Ротмистрова под суд. Вместо обещанных 400 подбитых немецких танков на поле в основном стояли лишь советские машины. Оказалось, что за ночь отступления немцы ухитрились вытащить с поля боя практически все машины, подлежащие ремонту. (…)
После того, как история с исчезновением машин поверженного врага прояснилась, советским танкистам пришлось стянуть в одно место несколько десятков немецких танков. Советская пропаганда уже раструбила о том, что под Прохоровкой немецкие танковые войска обрели себе могилу, и пребывающие на фронт корреспонденты получили возможность запечатлеть скопление подбитой немецкой техники. (…)
Для Красной Армии эта победа была одержана очень дорогой ценой. Потери советских войск значительно превышали немецкие и составили 863 тыс. человек, около 6 тыс. танков и 1600 самолетов. Особенно нерадостную картину представляли собой цифры танковых потерь противоборствующих сторон. Получалось, что в среднем каждый немецкий танк уничтожил до 4 советских машин..
Если же учесть, что значительное число своих танков и штурмовых орудий немцы потеряли, прорывая сверхмощную и глубокоэшелонированную оборону, то следует признать, что в непосредственных танковых боях процент потерь в советских танковых войсках был еще выше. Сражение под Курском показало, что немцы по-прежнему сохранили свое качественное превосходство в бронетанковой технике и победа над ними была достигнута благодаря огромному численному превосходству Красной Армии и ценой тяжелейших потерь. Эти цифры поразили даже Сталина, который обычно больше следил за результатами сражений, а не за той ценой, которой за них пришлось заплатить. В августе 1943 г., во время совещания Ставки, вождь, разбирая итоги Курской битвы, заявил, что подобное соотношение потерь бронетанковой техники более не может быть терпимо, иначе вслед за качественным превосходством вскоре будет потеряно и количественное».
Впрочем, страшные потери на протяжении всей войны наши войска несли не только в технике. Пример 107-я стрелковой дивизии, который я приводил, является, скорее, исключением, чем закономерностью. Гораздо чаше приходится сталкиваться с другими, неутешительными примерами.
«Потери Красной Армии в 1943 году убитыми и ранеными были столь же велики, как и прежде. Вот только один пример. В ходе наступления в период с 27 февраля по 15 марта 1943 года 60-я стрелковая дивизия полковника Игнатия Кляро потеряла убитыми и пропавшими без вести, даже по значительно приуменьшенным данным, 740 человек, или в среднем около 44 человек в день. Действия дивизии были признаны успешными, так как ее командир за эти бои получил генеральское звание. Вся же германская сухопутная армия за март 1943 года потеряла убитыми и пропавшими без вести, согласно данным централизованного учета военкоматов, 43 323 человека. Можно предположить, что около 40 тысяч из этих потерь приходилось на Восточный фронт. (…) Средние потери одной дивизии Восточного фронта за март 1943-го можно оценить в 242 человека, а средние ежедневные потери — в 8 человек, т. е. в 5,6 раза меньше, чем в советской 60-й дивизии. Но надо принять во внимание общий недоучет потерь в 60-й дивизии за указанный период, который, если судить по динамике численности личного состава и пополнений, составлял не менее 182 человек, причем скорее всего, почти все они были убиты и пропали без вести. Тогда средние ежедневные потери дивизии Кляро поднимаются до 55 человек, и соотношение с потерями среднестатистической немецкой дивизии Восточного фронта составит 7:1».
