Тяжелые бои у Ньиредьхазы продолжались. Южнее города 23-я немецкая танковая дивизия внезапным ударом разгромила 30-ю кавалерийскую дивизию и 3-ю танковую бригаду противника. Это был новый серьезный успех уже много раз отличившейся дивизии. 26 октября Ньиредьхаза опять перешла в наши руки. Три русских корпуса, отрезанные от основных сил, пытались пробиться на юг и юго-восток и были атакованы 23-й танковой дивизией и боевыми группами 8-й армии, сжаты со всех сторон на ограниченном участке территории, а затем расчленены на отдельные группы. Только после ожесточенных боев, длившихся в течение суток, остатки этих корпусов, без техники, сумели выйти по тропинкам и полевым дорогам на юг. Теперь войскам армейской группы Велера ничто не мешало отойти на запад».
Успех германских войск может показаться ещё более удивительным, если учесть состав их частей. Кроме 23-й немецкой танковой дивизии, выдержавшей основную тяжесть боев, группа Велера включала в себя лишь пять немецких дивизий (15-я пехотная, 8-я легкая пехотная, 8-я кавалерийская СС, 3-я и 4-я горнопехотные), шесть ненадежных венгерских дивизий (2-я, 7-я и 9-я резервные, 2-я танковая, 27-я легкопехотная, остатки 25-й пехотной) и две венгерские бригады (2-я резервная горнопехотная и 9-я легкая пехотная погранохраны).
Грандиозные сражения конца войны, в которых победа досталась Красной Армии далеко не сразу и ценой огромного напряжения сил, шли не только под Сандомиром и Секешфехерваром, у Балатона и в Берлине. Неудачи наших войск на многих участках фронта говорят лишь о том, что борьба продолжалась с прежним накалом. Германские части проявляли отчаянную активность, постоянно нанося контрудары и перехватывая инициативу.
«Сосредоточив большие силы перед фронтом 6-й армии, противник продолжал атаковать наши позиции на рубеже Вамошдьерк, Адач в направлении на Дьендьешь. На участке Дань, Самбок прорыв 2-го механизированного корпуса русских в северном направлении был встречен нашим контрударов во фланг и не получил развития. Точно так же в результате нашего контрудара неудачей окончилась, и попытка противника прорвать нашу оборону на участке Дьендьеша. Боевые действия приняли здесь характер подвижной обороны, то есть такого способа ведения боевых действий, которым наши войска превосходно владели».
О том, что немецкие войска превосходно владели способами обороны свидетельствовали и советские генералы, по крайней мере те, кто решался говорить об этом честно.
«Враг в обороне умело использовал каждую подготовленную им позицию для отражения нашего наступления, часто применяя контратаки. В условиях Великой Отечественной войны редко удавалось провести прорыв немецкой обороны так, чтобы он был «чистым» и в полосе прорыва можно было ехать в автомобиле. Такой прорыв был, пожалуй, лишь в Висло-Одерской операции».
О ярости германского сопротивления говорили не только генералы и маршалы, но и рядовые фронтовики. Такие, как Виктор Астафьев, рассуждавший о войне жестко, откровенно, безжалостно: «Весной 44-го года, в огромнейшую слякоть, мы на себе тащили орудия, на себе тащили машины, окружая 1-ю танковую армию. До этого били мы ее, голубушку, всю зиму. То мы ее окружим, то она нас. А сколько было там, внутри нее «котлов» наших! Под Каменец-Подольским остатки армии все-таки прорвались. Да, они потеряли все машины, боевую технику, массу людей, но ядро армии сохранилось, и уже в Польше она нас встретила отмобилизованной, отлаженной, как положено у немцев, да и не пустила нас в Словакию. Специально для уничтожения 1-й танковой армии был создан 4-й Украинский фронт. Специально! (…) Две армии — 52-я и 18-я — составляли фронт, и эти две армии должны были уничтожить одну. Уничтожали всю зиму, но так и не уничтожили. И на Дуклинском перевале она остановила нас, т. е. 4-й Украинский фронт. Потом ему уже стали помогать левый фланг 1 — го Украинского и правый фланг 2-го Украинского фронтов. Огромнейшая сила — и ничего не сделали, положили 160 тысяч человек».
Конечно, надо учитывать, что численность и состав германских и советских армий были разными, соотношение сил постоянно менялось, особенно после боев и многодневных маршей. Но совершенно очевидно одно — последний этап войны отнюдь не был победоносной «прогулкой» по Европе, который порой подается в виде сплошной череды тактических успехов и удачных атак.
«Очевидно, здесь будет уместно сказать несколько слов о силе вражеского сопротивления, с которым мы столкнулись в этой операции | Висло-Одерской] вообще. К началу операции немецко-фашистские дивизии (в особенности стоявшие против сандомирского плацдарма) были полностью укомплектованы и имели в своем составе до двенадцати тысяч солдат и офицеров каждая. Иначе говоря, пехотная дивизия противника по численности примерно соответствовала двум нашим стрелковым дивизиям. Силы были внушительными, и с самого начала мы ожидали, что фашисты будут драться упорно, тем более что обозначилась перспектива действий наших войск уже непосредственно на территории третьей империи.
Закат Третьей империи еще далеко не все немцы видели, и тяжелая обстановка пока не вносила почти никаких поправок в характер действий гитлеровского солдата на поле боя: он продолжал драться так же, как дрался раньше, отличаясь, особенно в обороне, стойкостью, порой доходившей до фанатизма. Организация армии оставалась на высоте, дивизии были Укомплектованы, вооружены и снабжены всем или почти всем, что им полагалось по штату.
Говорить о моральной сломленности гитлеровской армии пока тоже не приходилось».
Когда в одном тексте сталкиваешься с упоминанием свежих полностью укомплектованных дивизий, а в другом — с восьмидневными контратаками оставшимися от дивизии 250 бойцами, то невольно начинаешь понимать, что даже самая подробная карта вряд ли позволит составить достоверное описание происходивших сражений. Это все равно что пытаться прочесть текст на иностранном языке, обладая достаточным запасом слов, но при этом совершенно не разбираясь в грамматике. Или наоборот, неплохо владея грамматическими оборотами, но не зная значения каждого второго слова.
На карте не отметишь оставшихся от дивизии пару сотен человек, рассеянных на большом пространстве. Они так и будут отмечаться номером дивизии и дивизионной линией обороны. Есть условное обозначение огневой точки, например, вкопанного в землю танка, но очень сложно на языке военной топографии объяснить, что от истребительного противотанкового артиллерийского полка осталась пара орудий, лишенных тяги и бронебойных снарядов. А флажок армии никак не доносит до нас истинное состояние всех армейских служб и коммуникаций.
Скажу больше. Танковые дивизии на карте невольно производят впечатление бронированного кулака, сопровождающегося победным лязгом гусениц. Аэродромы авиации дальнего действия вызывают в нашем представлении десятки готовых к взлету четырехмоторных бомбовозов.
Часто, часами просиживая над военно-историческими картами, я начинаю представлять себя штабистом. Из оперативного отдела. И иногда мне кажется, что я довольно успешно разбираюсь в той боевой ситуации, что мне понятна сложившаяся картина, и что уж я сам мог бы предложить какие-то остроумные ходы и решения. В тиши почти штабного кабинета, при свете уютной настольной лампы, прихлебывая из стакана крепкий чай с лимоном (а то и с каплей-другой коньяка), затягиваясь крепким дымом «Беломора», так заманчиво мысленно передвигать по карте дивизии и армии, планировать контрудары и прорывы…
