В этой ситуации султан Махмуд, отчаявшись добиться помощи со стороны своего «вечного» союзника Англии, обратился к России. «Последняя согласилась помочь стесненному со всех сторон султану и предложила ему флот и армию для защиты Константинополя. Она тотчас же отозвала своего посла из Александрии и объявила себя на стороне Махмуда.
Несмотря на все это, Мехмед Али упорно стоял на своем и требовал себе всю Сирию. Тогда немедленно пришла в Босфор русская эскадра, в Скутари высадился десант, а другая часть армии двинулась с Дуная но направлению Константинополя.
Обеспокоенные расширением русского влияния на Ближний Восток, Англия, Франция и Австрия использовали все возможности, чтобы султан принял условия мятежников. Но это имело свои неожиданные последствия.
«Страшные жертвы, которых стоил султану этот мир, внушили Махмуду недоверие к западным державам и убедили его, что последние действовали в пользу его противника. Все его симпатии обратились к России (!). следствием чего был договор Ункиар — Скелесси (близ Скутари), подписанный 3 июля 1833 г., по которому между Турцией и Россией был заключен оборонительный союз на восемь лет. Обе державы обязались взаимно охранять свою безопасность и спокойствие и в случае нужды Россия обещала снабдить Турцию войсками в том числе, какое будет признано необходимым обеими державами. Тайная статья этого договора, кроме того, гласила, что Турция принимает на себя обязательство не пропускать через Дарданеллы никаких иностранных военных судов.
Эта статья, сделавшаяся скоро общеизвестной, была направлена, очевидно, против Франции и Англии, которые и потребовали от Турции отмены этого договора. Султан, однако, в резких выражениях отклонил это вмешательство».
Мир на этот раз длился достаточно долго, 20 лет, вплоть до 26 июни 1853 г., когда Николай I объявил о вступлении русских войск в Дунайские княжества и потребовал от султана признания его покровителем всех православных подданных Оттоманской империи.
Но речь идет о другом. Что испытывали турки, видя в начале 30-х на своей земле злейших врагов, явившихся защищать их от египтян Ибрагима? Что переживали русские солдаты, десантники и матросы, еще четыре года назад яростно сражавшиеся с османами и потерявшие в той войне многих товарищей?
Напомню, в 1827–1828 гг. русские войска, разгромив в ряде кровопролитных сражений турецкие армии на Балканах и Кавказе, заняли Андрианополь и Люли-Бургаз. До никем не защищаемого Константинополя было, как говорится, рукой подать. Это заставило Турцию подписать унизительный Андрианопольский мир (14 сентября 1828 г.), согласно которому, Россия получила устье Дуная и закавказские крепости. Мало того, Греции султан предоставлял фактически независимость и был вынужден открыть черноморские проливы.
А в 1832 г. русские шли к Константинополю уже как великодушные союзники. Но ведь всего четыре года назад они подходил и к нему как грозные победители!
Я ещё и еще раз задаюсь вопросом — что могли испытывать в тот момент русские солдаты? Ведь они понимали, что идут драться, умирать, заживо гнить от ран… во имя чего? За что? За кого? За тех басурман, которых еще четыре года назад поднимали на штык?!
Солдат — существо бесправное. Он выполняет приказы и сражается с теми, против кого его пошлет сражаться родина. Но это совсем не означает, что солдат — существо бездушное.
Несомненно, наемные армии прошлого имели свои преимущества. Платя солдатам жалованье и призывая к грабежу противника, можно было требовать от них беспрекословного подчинения, не утруждая себя выдумыванием высоких идей и целей, ради которых ведется война. Да и наемники зачастую были иноземцами.
Однако с тех пор, как основой боевого духа стали считаться патриотизм и сознательность, чувство боевого товарищества и фронтового братства, солдатам не раз приходилось решать для себя сложнейшую морально-психологическую задачу, которую ставила перед ними ВОЙНА.
Ибо «военные власти вовсе не должны связывать себя правовыми, т. е. основанными на каком-нибудь праве, «условными соглашениями»; они обязаны следовать исключительно велениям и нуждам момента. На войне вообще не должно быть непреложных законов и нерушимых обязательств; должны быть в силе лишь «военные обычаи», причем эти «военные обычаи» видоизменяются и эволюционируют согласно с волей военного предводителя».
Эта цитата принадлежит отнюдь не Н. Макиавелли, а немецкому юристу начала XX века, профессору Лабанду, считавшемуся светилом германской науки.
То, что на войне не существует никаких правовых «непреложных законов и нерушимых обязательств» по отношению не только к врагам, но и к союзникам, солдаты не раз ощущали на себе.
4 сентября 1944 г., приняв предварительные условия перемирия с СССР, правительство Финляндии заявило о своем разрыве с фашистской Германией. В тот же день финская армия прекратила военные действия против Красной Армии. В свою очередь, с 8.00 5 сентября 1944 г. Ленинградский и Карельский фронты по распоряжению Ставки Верховного главнокомандования закончили военные действия против финских войск.
Вслед за этим правительство Финляндии потребовало от Германии вывода ее вооруженных сил с финской территории к 15 сентября 1944 г.
Но немецкие войска не спешили выполнять это требование и терять выгодные базы в Скандинавии. В ночь на 15 сентября они совершили нападение на бывших союзников и попытались овладеть островом Гогланд. Это столкновение заставило финнов перейти к более решительным действиям. Причем в разгоревшихся боях финским войскам оказывала помощь авиация Краснознаменного Балтийского флота.
Советские летчики, бомбившие финнов на подступах к Ленинграду, еще на днях штурмовавшие их позиции под Куолисмой и Питкярантой, годами слышавшие в эфире тягучий говор ненавистного врага, теперь координировали с ним свои действия и рисковали жизнями, сражаясь за новых «братьев по оружию».
То же самое повторялось, когда на сторону Красной Армии переходили румынские и венгерские войска, повернувшие оружие против своих немецких союзников.
Измена всегда достойна презрения. Но только не на войне. На войне все средства хороши, если они ведут к победе. И если во вражеском лагере нет единства, то этому можно только радоваться, так как это приближает твою победу.
Военная история знает единичные случаи, когда перебежчиков не желали принимать в свои ряды даже те, к кому они перебежали. Да и то эти случаи объяснялись, скорее, военной необходимостью, а не благородством души отдельных военачальников и их пониманием чести.
Как правило, к переметнувшимся врагам относились благосклонно. Да и как могло быть иначе? Пока война не закончилась, нельзя брезговать никаким подспорьем.
Но их никогда не принимали за равных. Их считали чем-то вроде «второго сорта». Им не доверяли. Особенно если они переметнулись на последнем этапе борьбы, из опасения оказаться в числе побежденных и полностью разделить их участь.
Расположению частей и подразделений новоявленных союзников приходилось уделять отдельное внимание. Иногда для того, чтобы подставить под удар противника и сберечь свои силы, иногда — чтобы своевременно оказать поддержку и проконтролировать их действия.
