Но подобная расправа не столь зрелищна. Она не имеет ожидаемого «устрашающего воздействия». Как, например, долгая, мучительная смерть при колесовании или распятии.
Александр Македонский приказал распять на морском побережье 2 тысячи защитников финикийского города Тира после взятия его штурмом в 332 году до н. э. Не в рабство продал, а казнил мученической смертью. Видно, сильно был рассержен семимесячной осадой.
После поражения Спартака, в 72 году до н. э., 6 тысяч восставших рабов были распяты вдоль Аппиевой дороги между Капуей и Римом.
А незадолго до этого легионы Марка Лициния Красса блокировало войско Спартака, прорыв через весь Бруттийский полуостров ров. Ночью гладиаторы забросали ров брёвнами, хворостом, павшими от бескормицы лошадьми и… телами пленных римлян. И прорвались на север, отбросив отряды охраны.
В Древнем Риме существовал ещё один способ насладиться кровью военнопленных: их часто отдавали в цирк для участия в боях со зверями или друг с другом.
Во время осады Карфагена римляне предприняли атаку на Мегеру — предместье города. Во время сражения они убивали не только мужчин-воинов, но и женщин, и детей. В ответ на эту вылазку предводитель пунов Гасдрубал приказал предать жестокой казни пленных легионеров. Им отрубали конечности и половые органы, выкалывали глаза, а затем умирающих сбрасывали со стен.
Чтобы не притупилось восприятие этих жутких фактов, я хочу напомнить, что это не кино, не художественный вымысел, не страшная легенда. Это было на самом деле. Подумаем и увидим этих живших некогда людей, их мысли и чувства, постараемся представить себе их предсмертные страдания, отчаяние, страх. Ведь они тоже отпечатались где-то в пространстве Истории.
Ричард Львиное Сердце после штурма крепостей приказывал вспарывать животы пленным сарацинам в поисках проглоченных драгоценностей. Таким образом было умерщвлено до 4000 мусульман. И крестоносцы, по локоть в крови, копались в их внутренностях, разрывали горячие желудки рядом с трепещущими сердцами, ощупывали липкие кишечники, что-то подрезали ножами…
Какой фильм ужасов может с этим сравниться?!
Война…
Когда появилось огнестрельное оружие, Лютер объявил его творением дьявола, а бомбарды и аркебузы — омерзительными орудиями. Закованным в доспехи рыцарям, лишившимся своего преимущества, оно казалось «нечестным», а сероводородный запах сгоревшего пороха напоминал набожным людям вонь серы из преисподней. И тогда вражеские стрелки стали объектами дополнительной злобы и ненависти. Пушкарей в плен не брали — убивали на месте, рядом с орудиями, а попавшим в плен аркебузьерам и фальконетчикам отрубали руки и выкалывали глаза.
«Когда (во время Второго периода Итальянских войн 1509–1515 гг.) мирный город Штеффис на Нейнбургском озере осмелился оказать слабое сопротивление швейцарцам, все жители его были перебиты. Гарнизон замка, взятого штурмом, был живьём сброшен с башен; мужчины, найденные спрятавшимися, были связаны одной верёвкой и сброшены в озеро. (…) Эта „бесчеловечная жестокость“ встретила некоторое, правда, слабое порицание даже в самом Швейцарском союзе, но основные приёмы этой войны от этого не изменились уже потому, что безумный ужас, внушаемый швейцарскими наёмниками, был одной из ощутительных причин их непрерывных побед».
Над населением захваченных городов всегда расправлялись самым зверским образом. Если его не продавали в рабство, то поголовно истребляли. Это считалось нормой.
Вообще, нормой войны.
И не стоит обманываться, что массовое убийство мирных людей — удел лишь XX века.
Так, во время войны в Нидерландах в 1566–1609 гг. именно мирные жители подвергались жутким расправам. Женщин и детей вешали, топили, голыми выгоняли на мороз. Вся страна покрылась виселицами, на которых качались трупы казнённых. За недостатком виселиц вешали прямо на деревьях, на зубцах городских стен. На городских площадях появился страшный лес из шестов с водружёнными на них отрубленными головами. По улицам городов стлался удушливый дым костров, на которых десятками сжигали «еретиков». В те годы испанские солдаты герцога Альбы всех жителей Нидерландов цинично называли «недосожжёнными».
В отвратительной резне принимали участие не только солдаты и офицеры, но и католические священники, находившиеся в армии. Один из них, по свидетельству хрониста, хвастал впоследствии, что он собственноручно зарезал 10 безоружных крестьян.
На помощь Нидерландам спешила французская армия. Но её наёмники, едва только оказались в зоне боевых действий, были немедленно втянуты в кровавый разгул. Заражены им, словно существует какой-то вирус жестокости.
Один из очевидцев так описывает поведение союзников: «Как только они перешли пограничную реку Лис, они не думали более ни о каком повиновении и подчинении своим главным начальникам. Они потеряли всякое уважение к своим непосредственным командирам, предаваясь всякого рода злодеяниям. Они грабили, жгли, оскорбляли девушек и женщин, вымогали невероятными пытками выкуп за жизнь у множества крестьян. У одних они жгли ноги и руки до костей, других подвешивали на три-четыре дня, третьих морили голодом и жаждой».
Это всё другая сторона эпохи, восхищающей нас полотнами Тициана и Боттичелли, скульптурами Рафаэля, гениальными трудами Леонардо и Коперника.
Современник Тридцатилетней войны Ганс Гриммельсгаузен описывал сцены, свидетелем которых он являлся: «Приехав, всадники сейчас же принялись за дело. Одни из них принялись кромсать, варить и жарить, словно тут должна была произойти весёлая пирушка. Другие стремительно шныряли по дому сверху вниз и даже заходили в самые неподходящие места. Некоторые свёртывали в громадные тюки сукно, платья и всякий домашний скарб, точно собирались открыть торговлю старьём. Они тыкали в сено и солому свои шпаги, как будто им мало было работы с заколотыми овцами и свиньями. Они вытрясали перья и пух из перин и набивали туда сало, сушёное мясо и посуду, как будто на этом мягче было спать. Они ломали печи и окна, точно с их приездом должно было наступить вечное лето. Они жгли кровати, столы, стулья и скамьи, хотя на дворе стояли поленницы дров, и били горшки и другую посуду, потому ли что не собирались здесь обедать больше одного раза или вообще ели только жареное на вертелах. Работника они связали, положили на землю, распялили ему рот куском дерева и влили в него полведра жидкого навоза, называя это „шведским напитком“. Этим способом они заставили его провести часть их отряда в ближайшее потайное место, откуда затем пригнали на наш двор укрывавшихся людей и скот. Вместе с ними вернулся домой отец, мать и Урсула.
Тогда „железные“ начали стрелять из пистолетов, обрывая пальцы у мужиков. Одного из пойманных они запихали в трубу и подтопили снизу, так как он упорно не желал в чём-то признаваться. Другому обвязали голову толстой верёвкой и закручивали её при помощи палки, пока у него не брызнула кровь из носа, рта и ушей. Вообще каждый из них изобретал что-нибудь новое. Моему отцу, как мне показалось, тогда очень посчастливилось: он „признавался“ с хохотом, а другие со стонами и криками. „Железные“ посадили его к огню, связали и натёрли подошвы мокрой солью. Наша старая коза потом её слизывала. От этого ему, должно быть, было так щекотно, так щекотно, что он прямо задыхался от смеха. Я нашёл это очень забавным и тоже смеялся, — не то за компанию, не то потому, что ничего другого не оставалось делать. Хохоча, отец сознался, что у него в саду зарыт клад — золото, жемчуг и разные драгоценности, — так много всего, что даже странно было для простого крестьянина. Посреди всего этого ужаса я должен был вертеть на огне жаркое и помогать поить лошадей».
