Сохранились многочисленные свидетельства тех кошмарных событий. Вот одно из них, крестьянина Довбни: «…Пьяная разнузданная банда… стала безнаказанно пороть крестьян, насиловать женщин и девушек, грабить имущество и рубить крестьян, невзирая на пол и возраст, да не просто рубить, а рубить в несколько приёмов: отрубят руку, ногу, затем разрежут живот и т. д.» «…Ворвавшись в крестьянскую хату, анненковцы, — говорит свидетель Турчинов, — насаживали на штык покоящегося в колыбели грудного ребёнка и со штыка бросали в горящую печь…»
Только вот в последнее время предпочитают эти и подобные им свидетельства не вспоминать. Нынче «в моде» другие палачи, красные — Свердлов, Якир, Бела Кун, Юровский.
Эх, если бы Николай I казнил не пятерых декабристов, а всех! Распорядился бы повесить их на площади вниз головой. Повесить с жёнами и детьми, братьями-сёстрами и племянниками, со всей роднёй, чтобы истребить всё семя, чтобы не подрастали мстители. Повесить голыми на потеху толпе. С рваными ноздрями.
Передовая интеллигенция повозмущалась бы, повозмущалась и успокоилась. И тогда ореол мучеников вокруг декабристов быстро бы погас. Поэты не превозносили бы их мужества и самоотверженности их жён, уехавших за мужьями на каторгу. «Во глубине сибирских руд» некому было бы хранить «гордое терпенье». И каторжанин А. Одоевский не написал бы дерзких строк: «Наш скорбный труд не пропадёт: Из искры возгорится пламя…» Весь романтизм «высоких стремлений» улетучился бы за несколько лет. Левая пресса не стала бы вспоминать их к месту и не к месту, культивировать их идеи. Их пример не вдохновлял бы на борьбу следующие поколения бунтарей.
Возможно, тогда и не созрела бы в России революция, не началась бы Гражданская война, не было бы потомка декабриста — изувера Анненкова.
Но царь проявил мягкость.
А как показывает История, при гражданском противостоянии мягкость недопустима и даже преступна. Гарантировать победу и относительный порядок может только безжалостность, с которой соперник истребляется всеми имеющимися средствами.
Именно так поступали в Гражданскую войну.
На подавление восстания в Тамбовской губернии, возглавленного сельским учителем Александром Антоновым, в 1921 году было брошено до 120 000 солдат, 463 пулемёта, 9 артиллерийских бригад, 4 бронепоезда, 6 бронелетучек, 5 автобронеотрядов, 2 авиаотряда.
Мятежная губерния была блокирована. 11 июня вышел приказ М.Н. Тухачевского за № 171. Он предписывал всех «граждан, отказывающихся называть своё имя, расстреливать на месте без суда. Семьи повстанцев высылались, а старший работник в семье расстреливался. Также расстреливались заложники из сёл, где находили оружие».
Приказ приводили в жизнь «сурово и беспощадно».
В Борисоглебске, Кирсанове, в самом Тамбове и в других городах спешно создавались концлагеря на 15 000 человек.
Уже к 15 июля из более чем 20 000 повстанцев осталось всего 1200 человек, загнанных в леса. Они были обстреляны химическими снарядами.
Некоторые историки негодуют по поводу жестокости, с которой Красная Армия расправлялась с крестьянами, взявшимися за оружие отнюдь не от хорошей жизни. «Требовалось преподать повстанцам предметный урок, чтобы не только им, но и детям и внукам бунтовать было неповадно. Для этого и нужны были расстрелы заложников и газовые атаки против искавших убежище в лесах. И цель была достигнута. Сколько народу истребили бойцы Тамбовской армии под руководством „красного Наполеона“, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Наверняка счёт шёл на тысячи, если не на десятки тысяч».
Но прежде чем возмущаться свирепостью «красных людоедов», неплохо было бы ознакомиться с кровожадностью антоновцев. Это может послужить некоторым оправданием для карателей.
Примеров достаточно. Вот один из них.
В Тамбовской губернии в декабре 1920 года очевидец докладывал в ЦК РКП(б) и ВЧК: «В деревнях при поимке товарищей коммунистов они терзают их, отрезая сперва конечности, выкалывая глаза, вскрывают живот и, набивая бумагой и опилками, зажигают живые факелы: насытившись вдоволь муками своих жертв, они изрубливают их и оставляют трупы на земле для кормёжки собак, и под страхом смерти никто не смеет убирать трупы, пока банда не скроется. Жертвою этих зверей падают не только товарищи коммунисты, но также и их семьи, и их имущество, и сами жилища сжигаются дотла».
Согласитесь, что после такого зрелища вряд ли дрогнет рука красноармейца, расстреливающего из пулемёта бунтующих мужиков.
И ещё неизвестно, возможно ли было как-то иначе «достигнуть цели» в тех условиях.
По крайней мере, сражающиеся с большевиками белые офицеры считали, что — нельзя.
«Один из сподвижников Бориса Савинкова, полковник С. Павловский, совершал террористические рейды из Польши на советскую территорию. Первый рейд в город Холм — убито 250 и ранено 310 человек. Отступая из Холма, заняли Демянск, убив 192 человека. Второй рейд в районе Пинска — захватили в плен юношей из отряда ЧОН. 14 членов этого отряда заставили вырыть себе могилу, после чего Павловский лично расстрелял их. В селе Корюкине замучен и повешен продработник коммунист Силин. Третий рейд — налёт на пограничную заставу. Убили 9 отдыхавших пограничников и повесили беременную жену начальника заставы.
Другой отряд офицера Павлова захватил местечко Пуховичи. Бросили в котёл с кипящей смолой старика пастуха, заподозренного в сочувствии Советской власти; зверски замучили и убили двух коммунистов, захватили 11 жителей и потребовали с них выкуп; получив требуемую сумму денег, бандиты зарубили заложников. Близ Полоцка спустили под откос поезд, ограбили пассажиров, а 15 человек, у которых обнаружили партийные билеты, расстреляли».
После нападения в Туркестане басмачей киргизского курбаши Муэтдина на транспорт, состоящий из 60 мирных граждан с женщинами и детьми, под охраной 45 красноармейцев, чудом уцелевший караванщик рассказал об увиденном: «По нашим законам беременная женщина считается святой. Но для Муэтдина нет ничего святого — он уничтожал всех. Беременным женщинам вскрывали животы, выбрасывали плод и набивали животы соломой. Детям разбивали головы о колёса арб или устраивали из них козлодранье, и они разрывались на части. Красноармейцев сжигали на костре…»
Муэтдин именовал себя пышно: Эмир-ляшкар-баши Муэтдин-катта-бек Усман Алиев, что в переводе означало — верховный главнокомандующий, непобедимый Муэтдин, большой господин Усман Алиев.
Много их было, этих «непобедимых верховных главнокомандующих»: Хал-ходжа, Махкам-ходжа, Рахманкула, Аман Палвана, Мадамин-бек… Только на территории Ферганы действовало около 40 басмаческих микроармий. И все убивали, резали, жгли.
В ответ М.В. Фрунзе обратился к вооружённым силам с призывом: «С этим пора кончать! Пора калёным железом выжечь язву басмачества, пора железной метлой вымести из края всех грабителей и бандитов!»
Запылали кишлаки, угонялся скот, травились колодцы, с мусульманских женщин срывалась чадра, расстреливались муллы, взрывались мечети и минареты. Конники С.М. Будённого, прозванного белогвардейцами «вешателем», после участия на Украине в еврейских погромах были переброшены в Среднюю Азию и рубили всех подряд. Террор был настолько кровавым, что, спасая себя, к 1922 году в компартию Бухарской Народной республики предпочли вступить 70 купцов, 11 бывших чиновников эмира, 38 баев и 20 мулл.
