— Идит твою мать, блин!!! — с досадой воскликнул я. И грязно выругался.
Злая история
Это очень злая история, господа. Если оцените ее невысоко, то не я обижусь — это будет лишь оценка нашей прежней военной действительности.
Вы уже знаете из предыдущих историй, что я служил в 1979–1981 годах в Северной Карелии, в 909-м военно-строительном отряде. Отношения у нас между солдатами и командирами были, мягко говоря, далеки от идеальных. Часто к нам ссылали провинившихся офицеров — дослуживать до пенсии. Аналог штрафбата. Нашего ротного прислали к нам — с понижением в звании — из танкистов гвардейской Таманской дивизии, а там, как известно, дураков не держат.
Как-то утром на разводе он начал за что-то меня отчитывать, а потом приказал:
— Выйти из строя!
Я вышел и встал рядом с ним. Картина была еще та: он — невысокий, как все танкисты, и щуплый, у меня — рост 182 см и косая сажень в плечах. Я поглядел на него сверху вниз, он тоже презрительно посмотрел на меня снизу вверх из-под козырька фуражки. И процедил:
— Во, дебил здоровый! В строю засмеялись.
— Так ведь я от здоровых родителей, товарищ старший лейтенант! — четко ответил я.
Строй заржал.
— Я смотрю, ты сильно умный! — не остался в долгу ротный.
— С дураками тоже трудно служить! Строй просто рухнул от смеха. Заряд хорошего настроения на целый день получили.
А вы еще удивляетесь, почему я службу рядовым закончил.
Незваные гости
1980 год, Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, вахтовый поселок 909-го военно-строительного отряда
Зима 1980/81 года была очень суровая. Наша рота жила в лесу в фанерных вагончиках, в вахтовом поселке. Неделю в лесу — выходные в казарме, будь она неладна. Наш вагончик был крайний, у дороги. Напротив был вагончик офицеров.
Вечером мы возвращались в свои промерзшие за день вагончики и протапливали их. Часа два проходило, прежде чем они нагревались. И вот как-то вечером господа офицеры пришли с ужина в свой вагончик, а он, естественно, не топлен. Ну, это не беда. Первому же попавшемуся на глаза бойцу ставится боевая задача: принести дров и растопить печь в вагончике отцов-командиров. Об исполнении доложить.
Офицеры в стройбате, надо сказать, отборные. Цвет вооруженных сил. Если не считать тех, кто закончил специальные военно-строительные училища (а таких немного), то в основном это были проштрафившиеся в других частях или списанные по здоровью, чтоб дослуживали до пенсии. Наш ротный был старшим лейтенантом в гвардейской Таманской дивизии. К нам его перевели, присвоив «очередное» воинское звание лейтенант, и второй раз он получил старлея уже у нас, в стройбате, став таким образом дважды старшим лейтенантом.
Так вот, растопить печь для командиров не проблема, проблема в том, что холодно, хочется согреться после работы, а не ждать, пока вагончик прогреется.
И они пошли греться в ближайший вагончик, то есть к нам. Втроем зашли в кубрик, сели на койки, закурили. Благодать. Но до идиллии еще далеко. Например, что здесь эти солдаты делают? Тут офицеры отдыхают, блин компот, субординация для них не существует?
— А ну-ка, воины, пошли отсюда, нечего вам тут делать.
Куда идти, мы спрашивать не стали — ученые уже. Скорее сваливать надо. Черт, и попался же я ротному на глаза в этот момент!
— Эй, воин, принеси-ка с камбуза кипятку нам!
Я взял чайник и пошел на камбуз к речке.
— Что, припахали? — съязвил кто-то. — Офицерам шестеришь?
Это было, по нашим понятиям, западло.
— Смотри, как бы тебя не припахали, — огрызнулся я.
Что ж ты его на фиг не послал, могут сказать мне, пускай бы сам за кипятком бегал. Так могут рассуждать только те, кто не служил. Приказания в армии выполняются точно, беспрекословно и в срок. После исполнения можешь обжаловать приказ. Если тебя слушать станут. Но никто не жалуется. Смысл? А вот за неисполнение приказа — от наряда вне очереди до трибунала. Это как посмотрят.
Я вернулся в вагончик с чайником. Ротный взял со стола нашу пачку чаю (понятно, без спросу) и щедро отсыпал в чайник. Потом пошарил глазами по столу и спросил:
— А сахара у вас нету, что ли?
— Нет.
— Тогда иди отсюда.
Я вышел. Остальные по-прежнему мерзли у вагончика. Итак, офицеры греются в нашем вагончике, выгнав нас на улицу, пьют наш чай, да еще недовольны, что сахара нет.
Потом кому-то пришла в голову мысль:
— Пойдем в соседний вагончик, к молдаванам, погреемся.
Так и сделали. Грелись у них, пока не увидали в окно через часик-полтора, что отцы-командиры пошли к себе.
На следующий день, то есть вечер, мы опять увидели, что с камбуза идет та же золотопогонная троица. Причем прямиком к нам! Мы среагировали мгновенно. Армия вообще учит действовать быстро, не раздумывая подолгу.
— Мужики, к нам вчерашние гости!
Печку загасили водой из чайника. Открыли все фрамуги и входную дверь. Когда офицеры зашли к нам в вагончик, у нас стоял такой же дубак, как и на улице. Северным ветерком все выстудило мгновенно.
— Что здесь у вас происходит? — недовольно спросил ротный.
— Все в порядке, отдыхаем после работы.
— А почему не топите и двери-окна раскрыты? Вы же замерзнете ночью.
— Да печка чего-то зачадила, угорать начали. Мы открыли для проветривания, а потом, как печка поостынет, хотим дымоход прочистить.
— А-а, тогда ладно. Разумеется, они поняли, в чем дело.
Для вида командиры еще постояли немного, спросили о работе. Но стоять-то холодно! И они пошли дальше. Мы закрыли окна-двери и растопили печку вновь. И тут к нам толпой ввалились молдаване.
— Пустите погреться, ребята. К нам офицеры пожаловали.
Наш метод выпроваживания гостей быстро переняли все солдаты на вахте. Теперь офицеров всюду ждал холодный в буквальном смысле прием. После чего они отправлялись в свой вагончик. Еще позже они стали опять заходить к солдатам погреться, но уже не выпроваживали их и вообще вели себя прилично.
Так мы приобщили этих отморозков благородного офицерского сословия к основным понятиям о чести и порядочности.
Сережа
1980 год. Северная Карелия. 909-й военно-строительный отряд, гарнизон Верхняя Хуаппа
Субботний вечер. Обе роты вернулись из лесу в казармы. Я также пригнал свой чаморочный МАЗ в автоколонну, заглушил, слил воду и отправился в баню.
В предбаннике первым я увидел Саню Казакова из Серпухова. Он вышел из помывочного отделения — грязный, голый и счастливый. Его так и распирало от смеха. Говорить он пока не мог.
