Перед пещерой было пусто, а потому Зверев бросил поводья в малинник, вынул из сумки тряпочный сверток и смело спустился вниз.
— Здрав будь, мудрый волхв, переживший века. Долгие тебе лета, Лютобор, свиной окорок, щуку вареную с шафраном и баклажку хмельного меда. Сам, извини, не буду. Вчера пировали, так я ничего хмельного видеть не могу.
— Весел ты, смотрю, отрок, — поднял глаза на ученика колдун, который помешивал какое-то варево в стоящей на углях, маленькой глиняной плошке.
— Боярин я отныне, Лютобор. Мелочь, но приятно. А ты чего делаешь?
— Да вот, любовное зелье для одной молодухи творю.
— Зачем? Ты ведь сам меня учил, как нужно девиц и молодцов привораживать. Берешь любой напиток или еду, наговариваешь: «Лягу я, добрый молодец, помолясь, встану я, благословясь, умоюсь росою, утрусь престольною пеленою, пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, выйду в чисто поле, во зеленое поморье. Стану я на сырую землю, погляжу я на восточную сторонушку. Воссияло красное солнышко, припекает мхи-болота, черные грязи, сушит травы высокие, сушит ямы глубокие, сушит обрывы крутые, сушит земли ровные. Так бы припекала, присыхала девица ко мне, добру молодцу, — очи в очи, сердце в сердце, мысли в мысли. Спать бы без меня не засыпала, гулять бы без меня не загуляла, и лишь обо мне одном кручинилась, меня помнила, обо мне думу думала». Потом наговоренной пищей жертву угощаешь — и готово. Или на дым присух послать можно. Тебе-то зачем варить?
— Еду-питье из чужих рук не всякий возьмет, на дым заговор не самый надежный. Чем ближе ты к жертве своей подбираешься, тем надежнее порча выйдет. Мне добра девица от любого своего несколько волос и ногтей принесла. Считай, плоть его добыла. Я сейчас зелье сварю, а она потом на след ему выльет. Вот это надежно будет, никуда не денется.
— При чем тут порча? Ты же говорил, любовное зелье варишь!
— А ты думаешь, приворотом волю чужую ломать — это не порча?
— Если это порча, зачем же ты ее творишь, волхв?
— Просят — вот и творю, — невозмутимо ответил старик. — Всем мил не будешь. Посему тем, кто приходит, и помогаю. Отчего не одарить радостью хорошего человека, доброго гостя?
Чародей снял плошку с углей, поставил на пол рядом с очагом, со стоном распрямился:
— Ох, года мои тяжкие! Спина как затекает. Стало быть, молвишь, боярином стал? Что же, рад за тебя, чадо, рад. Честь это. Как же случилось?
— Великий князь приказал в переписные листы имя мое внести, — не удержался Андрей от хвастовства. — Князья Воротынский и Глинский храбрость мою ему сильно хвалили.
— А-а, Глинский, — покивал чародей. — Слышал, слышал. Убьют его скоро. И великого князя тоже убьют.
— Как убьют? — замер Зверев. — Кто? Когда? Почему?
Вопрос был, конечно, глупый. Понятно кто. Те же, кто и в прошлый раз переворот замышлял: бояре Шуйские и сторонники Новгорода вкупе с друзьями князя Старицкого. Может, и сам Владимир Андреевич. Ему, сказывали, уже тринадцать, а то и четырнадцать стукнуло. В таком возрасте уже начинают кое-что понимать. Но вот когда?
— Я тут на досуге опять зеркало Велеса пытал, чадо. Зело знать хотелось, к чему старания твои привели. Вот и углядел я, как зимой грядущей пожар сильный в Москве случится. После напасти сей всех родичей великого князя в бедах обвинят, князей Глинских. Вот и пойдут их убивать по всей Москве. Опосля за город, к самому государю, толпа пойдет. Захотят и тех его друзей побить, что при дворе служат. Мальчик сей, что Русью правит, с отвагою немалой за родичей заступится посему толпа его вместе с дворней и растерзает.
— И на стол великокняжеский опять Владимир Старицкий сядет, — зло сплюнул Андрей. — Получается, я зря старался, да? Так это и будет вечно раз за разом повторяться, пока Шуйские не добьются своего?
— Отчего же? — удивился колдун. — Остановить покушения сии не сложно. Кабы у государя сын имелся, наследник, тако пропал бы и смысл на жизнь его посягать.
— Это верно, — согласился Зверев. — Я как-то не подумал. Будет сын — тогда и трон в случае кончины Ивана к нему переходить будет, а не к брату двоюродному. Шуйские при этом любым макаром в стороне останутся. Вот и перестанут воду мутить. Да только как я великому князю сына сделаю?
— Есть способ… — закудахтал чародей. — Однако же, мыслю, не поблагодарит тебя государь за такое. Он лучше сам управится. Ну да то дело не мое. У меня для тебя иная весточка имеется. Кажется, нашел я ошибку свою в чарах, которыми тебя назад, в мир твой посылал. Понимаю, отчего назад ты все время возвертаешься. Я ведь у тебя, чадо, лишь душу сюда забирал. А назад всю плоть отправляю. Вот и не находит она там места. Коли не раздумал ты, то в полнолуние могу душу твою из тела вытянуть и в твой мир послать. Найдет, мыслю, плоть нужную. Так ты к себе и вернешься. Правда, до полнолуния еще двадцать дней осталось. Обождать надобно.
— А если получится? — покусывая губу, спросил Зверев.
— Что?
— Если получится мне обратно в будущее вернуться, то Ивана, значит, убьют?
— Его и так убьют, чадо. Раз зеркало Велесово показало — стало быть, обязательно убьют.
— То, что твое зеркало показывало, я уже не раз исправлял.
— Так то ты исправлял, чадо. А ты ведь здесь не будешь.
— Почему?
— До полнолуния всего двадцать дней осталось.
— Ч-черт! — Андрей прошелся от стены к стене, опять раздраженно сплюнул. — Ч-черт, черт, черт!
— Ты к столу садись, отрок, — предложил колдун, разворачивая сверток. — Щуку я, пожалуй, согрею, а солонину мы и так отпробовать можем. У меня хлеб есть, принесла оная молодуха. Мяконький, что титька мамкина.
— Ладно, Лютобор. Покажи, что там зимой будет твориться.
— А тебе зачем?
— Затем, что всего двадцать дней назад я великому князю в верности клялся! — зло ответил боярин. — И живота клялся не жалеть, его защищая. Потерплю до весны, дольше тут сидел. Спасу государя, а потом домой и возвернусь. Ну давай, чародей, показывай! Дай глянуть, кто там и что творить станет?
— Сам посмотри. Зря тебя учил, что ли? — невозмутимо ответил старик. — Свечи с жиром мертвецов в коробе, вошва на полу, вода в кадке.
— Зеркало давно купить пора, — недовольно буркнул Андрей. — Привозят ведь фряги в Москву…
— Вот и купил бы, боярин… — хмыкнул чародей, накладывая мясо на хлеб. — А коли уж не купил, то со Стречей уговаривайся.
Зверев поднял деревянное корытце, набрал в него воды, дождался, пока поверхность перестанет колыхаться. Тогда он произнес усыпляющий заговор, приставил «зеркало» вертикально к стене, забрал из короба две свечи, зажег от углей, установил перед «зеркалом», нараспев произнес заклинание богине смерти, владычице царства мертвых, и попросил показать Москву.
— Поверху гляди, пока пожар не заметишь, — посоветовал от стола колдун. — Пива и впрямь пить не станешь?
