— Да как ты смеешь…
— А разве не тебе гонец рассказал, как ее живую в угли горящие бунтари закопали? Что сыновей, внуков, слуг ее побили насмерть? Тебя это обрадовало? А коли нет — почему же ты убийц, душегубов, предателей трогать запрещаешь, наши животы под их сулицы подставляя? Почему меня, который за тебя дрался, хаешь — а этого, уже трижды изменника поганого, Шуйского, под защиту берешь? Хотя не отвечай. Не надо. Ни к чему. Я все равно уезжаю, государь. Ты так рьяно милуешь и прощаешь своих врагов, ты так строг к тем, кто любит тебя и защищает, что быть твоим другом… — Андрей скривился. — Быть твоим другом невыгодно, государь. Опасно. А становиться предателем я не хочу. Так что прощай…
Он развернулся и быстрым шагом пошел к конюшне:
— Никита, ты где?! Коня седлай! Уезжаю!
Пока среди сотен лошадей большущей конюшни Андрей искал своего гнедого, подошел и холоп. Он знал, где стояли скакуны Лисьиных, где лежала упряжь, быстро уложил на спину коня потник, седло, затянул подпруги, надел узду. Через несколько минут Зверев запрыгнул в седло, сорвался во весь опор, пулей вынесся из ворот конюшни, пересек двор с еще не убранными трупами, вылетел за ворота и устремился к Пуповскому тракту. На дороге он повернул к Великим Луками и перешел на неспешную походную рысь.
Как Андрей и ожидал, уже к вечеру его нагнал на покрытых пеной лошадях Василий Ярославович с холопами. Боярин натянул поводья, переходя с галопа на рысь, пристроился стремя к стремени, громко хмыкнул:
— Эк ты с государем разговариваешь! Ровно не он, а ты здесь господин.
— Обидно, отец. Ему жизнь спасают — а он вместо слова благодарного еще и ругать начинает.
— Молод он, Андрюша. В походах не бывал, людьми не правил. В книжках оно ведь все куда как проще и красивее получается. Вот и пытается… как в книжках. Пооботрется немного, ума-разума наберется. Советники все же мудрые вокруг.
— Это Шуйский, что ли?
— Князья Шуйские тоже немало хорошего для Руси сделали. И сделают. Однако же велик соблазн власти. Трудно, непросто от нее отказаться. Вот и буйствуют. Ничего, ребенок у царя родится — тогда перебесятся. Смысла не станет бороться. Не за что.
— Но мы ведь в реальности живем, отец! Сколько крови пролиться может, сколько бед еще случится, пока правитель «пооботрется», пока Шуйские «перебесятся»?
— А сразу ничего и никогда не получается, сынок, — пожал плечами Василий Ярославович. — Однако же жизнь, согласись, все лучше и лучше становится. А лихо ты Ивану про его бабку ввернул! Он ведь, как ты отъехал, Кошкину повелел следствие подробное провести да виноватых в пожаре и бунте отыскать. И на тебя, заметь, опалы не наложил, догнать и под стражу взять не указал. Видать, признал правоту-то. Так потихоньку и научится. Ему бы еще через сечу настоящую пройти. С кровью, болью, с мертвецами да ранеными. Чтобы вечером отпевал тех, с кем утром просфоры кушал, чтобы женам и детям отцов убитых лично привез. Вот тогда точно жизнь от сказки отличать научится.
Атака конной лавой
Домой они возвращались еще зимой. В здешних датах Андрей потерялся давным-давно, больше года назад, поэтому определиться по времени мог лишь примерно. На его взгляд, стояла только середина марта — но для начала весны было уж очень холодно. Морозы держались примерно в десять градусов, сугробы и не думали чернеть, капели не слышалось, а лед звенел под копытами, как в крещенские морозы.
— Где-то с месяц еще до оттепелей, — подтвердил его мысли отец, когда они повернули с тракта на присыпанный снегом, извилистый Удрай. — Как раз до хлопот с посевной управимся.
— С чем управимся?
— Как с чем? Со свадьбой, с женитьбой твоей. Мы с князем Друцким как раз на протальник и условились. Нам с тобой в Москву надобно было обернуться, ему — невесту из Новагорода, от тетушки привезти. Как вернемся, ныне же с ним снесусь, да день уж окончательный назначим. Когда ты, боярин, в князья заделаешься…
Уже следующим утром Зверев во весь опор мчался на Козютин мох, к заветной пещере.
— Не помешаю, волхв? — откинув внутренний полог, громко поинтересовался Андрей.
— Отчего же, чадо? Заходи, заждался я тебя. Зеркало сказывает, и пожар, и покушение случились давно, — ан тебя все нет и нет. Думал уж, забыл про старика.
— Ты забыл учесть в своих ожиданиях дорогу, мудрый Лютобор, — спустился в глубину чародейской берлоги юный боярин. — От Москвы до Пятого Креста немалый путь.
— Не говори мне о сем бесовском порождении, — недовольно рыкнул колдун. — Оно весь здешний мир переломало.
— Ты же говорил, что признаешь христианство, волхв!
— Если я признаю греческую веру, это не значит, что я должен ее любить, — отмахнулся чародей. — А ты, отрок, мог бы хоть во сне ко мне явиться, али днем через стену пройти.
— Какой же интерес во сне с тобой общаться, мудрейший из мудрых? — хмыкнул Андрей. — С тобой нужно встречаться лично. Ты когда сможешь вернуть меня домой? Ведь я сохранил жизнь царя, я восстановил течение времени. Теперь мое будущее тоже должно восстановиться!
— То тебя не дождешься, чадо, то вдруг торопить начинаешь. С чего бы это, отрок?
— В этом месяце меня должны женить.
— А-а-а… — Старик тут же закудахтал. — Ты же, как я помню, согласился на сие таинство?
— Согласился, — признал Зверев. — Но только в том случае, если мне не удастся удрать.
— Так и сказал?
— Так я подумал. Не тяни из меня нервы, волхв, мне и без того не по себе!
— Так оно всегда и бывает, чадо, не беспокойся. Перед свадьбой завсегда не в себе молодые ходют, — ухмыльнулся старик. — Хочешь настоя с мятой попить? Очень голову освежает.
— Да я даже не знаю, кто она такая! В глаза ни разу не видел! Фотографии ни одной не получил!
— Верно, верно. Но ведь ты обещал.
— А ты клялся сделать все, чтобы я домой к себе вернулся. Вот и делай, слово свое держи. Если мне вернуться суждено — уж лучше я до свадьбы это сделаю, невесту соломенной вдовой оставлять не стану. Разве так не лучше для всех будет? Ну а коли не получится… Тогда уж я, как обещал, ради блага общего, ради рода бояр Лисьиных собой пожертвую. Но только на то время, пока ты правильное заклинание не подберешь!
— Подобрал, подобрал, — вздохнул Лютобор. — Через шесть дней полнолуние будет, отпущу тебя к родным домовым. Однако же ты, вижу, заклинаний, что для проникновения через пространство надобны, не помнишь. А ведь учеником рьяным быть обещался!
— Учусь, как удается, — развел руками Зверев. — Однако тут не школа, каждый день на шесть уроков сюда не явишься. И хозяйством заниматься нужно, отцу помогать, и на ратное поле по зову явиться, да еще в Москву, государя выручать, носиться приходится. Ну не могу я разорваться, Лютобор!
— А ты попробуй, — невозмутимо ответил старик.
