— Ти-ихо… Оружие на телеге. Можешь взять. Но только тихо!
Невольница вроде притихла. Князь отпустил ее, быстро пересек лагерь, начал взрезать веревки на пленниках — и почти сразу понял, что проку с холопов не будет. За минувшие дни руки их онемели, затекли и совершенно не двигались, ноги были сбиты в кровь, сами они от голода и жажды ослабли чуть не до беспамятства. Зато в лагере оставалось немало других невольников. Если татар набиралось что-то около сотни, то рабов они нахапали, пожалуй, вдвое больше. Андрей пошел по стоянке, вспарывая веревки на руках мужиков и баб, девок и детей, непрерывно приговаривая свистящим шепотом:
— Тихо-тихо-тихо-тихо… Оружие там, возле костра на телегах…
Минут десять все проходило относительно бесшумно, потом вдруг послышался громкий крик, визг, шум драки. Татары начали просыпаться, хвататься за оружие, спросонок не очень понимая, что происходит. Невольники же, перестав таиться, кидались на них со всех сторон. Многие даже не имели оружия — но удерживали своих пленителей за руки, не давая отбиваться, грызли их зубами, царапали, пинали, били попавшимися под руку предметами: кувшинами, поленьями, мисками, вожжами, камнями.
Бандиты так просто не давались, вытягивали сабли и ножи, резали обессиленных долгим переходом, голодом и издевательствами людей, били, кололи, раскидывали их в стороны, поднимаясь во весь рост, и начинали настоящий бой, рубя напирающих пленников со всего замаха, снося головы и отрубая руки. Андрей с бердышом пересек лагерь, быстрыми и точными взмахами убивая таких вот, выпрямившихся, казанцев. Увидев тени на фоне далекого костра, он повернул к ним навстречу. Кого тут только не хватало, так это свежих бойцов из числа табунщиков!
Татары, бегущие по ночному, залитому лунным светом полю, вряд ли могли отличить спокойно бредущего по траве человека от своих товарищей и уж, конечно, не видели бердыша, который Зверев тянул за собой по земле.
— Чего там за шум? — подойдя ближе, остановился татарин, взмахнул саблей. — Рабы бунтуют?
Андрей чуть выждал, давая время подойти второму, резко присел и рубанул бердышом понизу, над землей — по ногам. Душегубы рухнули, Зверев прыгнул через них вперед, из-за головы обрушил свое тяжелое оружие на третьего. Тот попытался закрыться саблей — но разве способна тонкая стальная полоска остановить тяжелый топор?
— Русский! — предупредил своего товарища четвертый татарин и замедлил шаг. Пятый табунщик остановился рядом, они выставили щиты.
Князь глянул в сторону дальнего костра: похоже, возле лошадей больше никого не осталось.
— Я бы предложил вам сдаться, — сказал Андрей. — Но врать не хочу. Никто вас не пощадит, уроды. В свином хлеву вам место. В кормушке.
— Я его отвлеку, а ты жилы на ногах ему подруби, — предложил один татарин товарищу. — А уж опосля мы с ним побалакаем.
Грабители разделились, начали обходить Зверева с разных сторон. Князь перехватил свое оружие посередине ближним хватом, изобразил атаку на одного татарина — и тут же обратным движением со всей силы ударил во второго подтоком. Тот, естественно, прикрылся щитом, в который стальной наконечник и вонзился на глубину в два пальца. Андрей провернул бердыш, поднимая подток вверх, а лезвие ведя над землей. Он держал оружие за древко прочно, двумя руками. Татарин свой деревянный диск — одной левой рукой, за рукоять посередине. И, естественно, не удержал: щит ушел наверх и в сторону, стальной полумесяц резанул его между ног, над левым коленом. Душегуб взвыл от неожиданной боли, повалился набок, а Зверев отскочил, ударом ноги сбил с подтока деревяшку. Расплылся в улыбке:
— Ну что, уроды, допрыгались? Это вам не с бабами воевать.
— Вот тут ты и подохнешь, раб! — пообещал поганый, идя вокруг князя по кругу и зачем-то постукивая саблей по щиту.
Наконец он ринулся вперед, рубя клинком сверху вниз. Андрей сделал шаг навстречу, поднимая бердыш, откидывая саблю врага вверх. Татарин закрывался щитом — но Зверев опустил свое оружие сверху вниз за него, тут же рванул в сторону, наугад что-то взрезая, отпрыгнул, перехватил бердыш двумя руками. Грабитель стоял на месте, покачиваясь, словно в задумчивости. Потом неожиданно упал на колено. Князь, опасаясь подвоха, обошел его по широкой дуге, подступил сзади и одним решительным взмахом снес голову. Облегченно перевел дух:
— Все! Аут.
Высосанная из четырех татар сила подошла к концу: он опять ощутил усталость, боль в ногах, жажду, голод — и медленно побрел назад к лагерю. Здесь все было кончено, шум схватки затих, хотя недавние пленники кое-где еще продолжали пинать ногами или колоть бесчувственные тела своих поработителей.
Андрей сунулся к костру, но никакой еды там не нашел — успели «прибрать» до него. Зверев прошел по телегам, пошарил в тех, где вместо барахла лежали всякие узлы. В одной обнаружил головку сыра, отрезал себе изрядный кусок, остальное сунул оказавшейся рядом женщине, что покачивалась, будто пьяная. Там же лежало несколько бочонков и бурдюков, но их князь не стал даже нюхать. Наверняка ведь хмельное что-то. После долгой голодовки — не самое лучшее угощение. Поев, он спустился к ручью рядом с водопоем, напился свежей воды и там же, на берегу, вытянулся отдохнуть.
Только на рассвете стало видно, чего стоила людям ночная схватка. Лагерь был, без всяких преувеличений, залит кровью, уже свернувшейся и превратившейся в липкую жижу. Татар невольники просто растерзали: изуродованные тела, выбитые глаза, зубы, откушенные носы, отрезанные конечности. Пленникам тоже досталось. За каждого убитого бандита заплатили жизнью один, а то и два человека. Они лежали в исподнем, в сарафанах, а то и вовсе обнаженные вперемежку с одетыми в халаты, в шаровары и поддоспешники, закованными в броню, мужчинами. Причем в основном женщины, дети, которым не давала большой форы ни неожиданность нападения, ни найденное или отнятое у казанцев оружие. У изможденных рабов имелось только одно преимущество: смертная ненависть. Ненависть такая, что они готовы были умереть — но уколоть, ударить, хотя бы поцарапать выродков, разрушивших их жизнь, счастье и покой.
Теперь, когда враг был уничтожен, выжившие могли расслабиться — и тут же дали о себе знать раны, усталость. Люди просто сидели, кто где проснулся, тупо радуясь безмятежности, отсутствию страха. Тому, что их никто не бьет, никто никуда не гонит. У них не оставалось сил даже на то, чтобы поесть.
— Шамша! — позвал Андрей. — Шамша, ты жив?
— Да, боярин… — Ответ больше походил на стон.
— Не боярин, а князь, — поправил его Зверев. — Вставай, простудишься. Вставай, вставай, в другой раз помрешь. Вон телега с бочонками. Посмотри, там вроде сыр был. Может, еще чего есть, что готовить не нужно. Окорока там, копчености. Порежь по кусочку да людям раздай. Ломтей больше ладони не давай, а то заворот кишок случится. Боярин Трошин! Нам с тобой слабость проявлять невместно. Дозоры выставить надобно, как бы другие татары не появились. Им до наших слабостей дела нет, они слабости нашей только радуются. Вставай, боярин. Хочешь не хочешь, а дерись.
