Вошел совсем еще молодой повар, среднего роста, с глазами вразбежку. Весело улыбаясь, прямо с порога прокричал:
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Привет, привет, Женя! — не вставая, произнес полковник. — Ну-ка, дорогой, сообрази нам на завтрак что-нибудь повкуснее. — Хлопнул его дружески по плечу: — Только смотри не отрави нас, а то знаешь, кто со мной пришел?
— Ну что вы, товарищ полковник... — хотел было обидеться повар.
Но полковник, улыбаясь, искоса поглядывая на меня, приложил палец к губам и зашипел:
— Тс-с! Инспектор! — и почему-то расхохотался. — Помнишь, Женька, как до войны ты боялся инспекторов? — И опять они оба чему-то рассмеялись.
Командир дивизии тут был свой человек. Он командовал здесь, распоряжался, обращался со всеми запросто, по-дружески, словно он вырос с этими людьми, с ними возмужал и закалился. Все здесь ему было известно, понятно и ясно.
Впрочем, так он вел себя всюду, где мы с ним побывали. Он в лицо знал почти всех лучших солдат, сержантов, старшин и офицеров дивизии. Любил их, заботился о них. Восхищался ими и возвышал их по заслугам. Разумеется, оно так и полагается, но далеко не каждый командир обладает такими способностями, а лучше сказать — талантом.
Комдив и его замполит
Возвратились мы на КП дивизии только к обеду. Бессонная ночь давала себя знать, но до сих пор полковник не подавал вида. Лишь после обеда он подошел и взял меня под руку:
— Ну, майор! Вот теперь пошли отдыхать.
— Благодарю за приглашение, товарищ полковник, но мне нужно еще зайти в политотдел и закончить до вечера одну работу.
— А-а-а, — протянул полковник, — ну тогда смотри сам.
Быстро прошелся по амуниции, расстегнув воротник, манжеты, ослабив поясной ремень, и не лег, а просто свалился на койку и тут же уснул.
— Удивительный человек, ваш командир дивизии, — сказал я замполиту, когда мы вошли в его кабинет-отсек в блиндаже.
— Это правда, незаурядный человек, — согласился подполковник. — А вот с первого взгляда кажется всем немного чудаковатым.
— Он и мне сначала таким показался и, признаться, некоторое время был мне неприятен, только постепенно я убедился, что человек он замечательный; правда со своими, какими-то простецкими особенностями. Но и то правда, что делу они не только не мешают, но полковнику во многом даже и помогают.
— Понимаете, он никогда и ничего не делает ради личной карьеры, личной славы и блеска, личного авторитета. Я это сразу заметил и за время нашей совместной работы убедился, что не ошибся в первом впечатлении. Больше того, попадись ему на глаза такой карьерист в дивизии, любого звания, положения, — немедленно выгонит. И терпеть не может подхалимов: невзирая на чины и заслуги, тут же — публично, донага — обдирает таких людей, осмеивает и выгоняет. Но уж для кого командир дивизии — истинный защитник и опекун, так это для людей честных и самоотверженных, воюющих с врагом не за страх, а за совесть. Таковым, собственно, он и сам является. Не переносит парадности, шумихи, показухи, а пуще всего обмана не терпит. За это его вся дивизия любит и уважает. Так что к трусам, изменникам — беспощаден он, как палач; к провинившимся — строг, как прокурор; а к отличившимся — заботлив и внимателен, как отец родной. Я уж не говорю о смелости, личной храбрости. Бесстрашен до риска. Тут надо бы командиру окоротить себя. Уже три раза успел в госпиталях побывать по ранениям, причем один раз со сквозным пулевым ранением в грудь. Что вам еще сказать?.. Прирожденный воин и командир.
Так охарактеризовал своего командира дивизии его заместитель по политической части.
Сам же заместитель был человеком совершенно другого склада. Моложе своего командира, он был человеком с уравновешенным и несколько суховато-официальным характером. Интеллигентный, внимательный и предупредительный собеседник. Ничего лишнего и чопорного ни в делах, ни в словах. На фронт ушел с четвертого курса института. А сейчас вся официальная часть дивизии лежала на его плечах. Он редактировал все сколько-нибудь серьезные приказы и решения дивизии. Держал под неослабным вниманием дивизионную печать, руководил всей партийной и хозяйственной жизнью дивизии, не упуская из вида ее боевую часть — без его подписи или совета командир дивизии не издавал ни одного приказа, не принимал никакого решения. Они прониклись глубоким доверием и уважением друг к другу. Это видела вся дивизия, тоже бросалось в глаза и каждому переступившему порог дивизии. Командир дивизии и его замполит здесь были словно одно существо в двух лицах.
При редакции дивизионной газеты методически и аккуратно писалась история дивизии, куда заносились все значительные боевые действия дивизии в целом, полков и отдельных героев. Уже два тома этой летописи, переплетенные в красный бархат с золотым тиснением, хранились в денежном ящике штаба дивизии.
Всюду, куда ни взгляни, в дивизии был порядок, чувствовалось, что он уже перешел в привычку, уклад жизни — в традицию. С ощущением праздника, полного внутреннего удовлетворения покидал я эту дивизию.
ЖЕНСКИЙ БАТАЛЬОН
На обратном пути я должен был ненадолго зайти во 2-ю дивизию. На пути к ней лежал довольно опасный участок обороны, который, к моему удивлению, оборонялся женским батальоном.
Опасным он был потому, что в этом месте немцы сильно контратаковали наши позиции, стремясь возвратить потерянное: выйти к берегу Нарвы и взять под контроль подходы и переправы через реку. Днем и ночью немцы обстреливали этот участок артиллерией и минометами, часто атаковали и пехотой.
Крайне тяжелой для противостояния была и сама местность — в большинстве своем линия обороны проходила здесь по болотистым местам, огневые точки приходилось сооружать из торфа, слабо защищавшего не только от снарядов, но и от пуль.
Этот участок вначале оборонял боевой лыжный батальон, и, когда здесь появился нынешний, я даже не знал. Как бы то ни было, но сам факт, что здесь сражается женский батальон, меня как-то коробил, думалось: такое место скорее для штрафников, не могли уж дать девушкам более легкий участок.
Да, защищать свою социалистическую родину вышли и наши советские женщины, и не только в медицинских учреждениях: в полевых госпиталях, медсанбатах, в ротах; они служили и в батальонах связи, в дорожных батальонах и обслуживающих частях; а также и непосредственно в боевых порядках — с винтовкой, автоматом и пулеметом в руках. Более того, они сели в боевые самолеты и наравне с летчиками-мужчинами громили врага в воздухе. На фронте существовали целые женские подразделения и части с самостоятельным женским составом, и все они прекрасно зарекомендовали себя в боях.
Кроме того, наличие женщин в частях как-то облагораживало армию. На фронте мы относились к женщинам так же, как в мирное время: внимательно и благородно, оберегая от попыток унизить их честь и достоинство. За все годы войны у нас был единственный случай, уже в Эстонии, когда какой-то дегенерат, угрожая оружием, пытался изнасиловать одинокую женщину. Он сразу был задержан самими солдатами. В тот же день было проведено расследование. На следующий день преступник предстал перед военным трибуналом, был приговорен к смертной казни и в присутствии населения публично расстрелян.
