— Вам что, моря мало? — крикнули рыбакам с катера.
— Мы не заходим на территорию порта, сэр, — на довольно сносном английском ответил один из рыбаков. — Здесь хорошо ловится: рыбу привлекают огни судов и выбрасываемые с них пищевые отходы. Мы знаем порядок и ближе не подходим.
На катере с минуту посовещались, потом все тот же голос сказал:
— Учтите, зайдете на территорию порта, расстреляем без предупреждения.
— Мы знаем правила, сэр, — снова заверил их рыбак.
А тем временем два аквалангиста, находясь под самым днищем рыболовного баркаса, прислушивались к этому разговору. Когда сторожевой катер отошел, один из аквалангистов показал на фонарь, прикрепленный у него над маской, и скрестил обе руки, что означало запрет на использование фонаря. Второй сначала покачал головой, потом утвердительно кивнул. Закончив этот немой диалог, аквалангисты поплыли в сторону порта.
* * *
Часам к трем ночи оба аквалангиста вернулись на баркас. Они тихонько перевалились через борт со стороны моря и, лежа на дне, начали снимать подводное снаряжение.
— Все в порядке? — спросил их один из рыбаков.
— Будем надеяться, что да, — ответил Мардор, — Вокруг все время крутился сторожевой катер, и мы побоялись включать фонари. Поэтому взрыватели пришлось выставлять на ощупь.
Лодка на всех парусах быстро удалялась от порта.
Около шести часов утра произошел взрыв на «Струме». Судно затонуло в считанные минуты, подоспевшие спасательные суда сумели спасти только одного человека. Взрыв на «Патрие» произошел в десять часов утра. После взрыва судно еще продержалось на плаву около двадцати минут. Благодаря самоотверженной работе английских спасателей, большую часть пассажиров удалось спасти. Погибло только 260 человек.
Манчестер, 15 декабря 1940 года
Йозеф Габчик сидел в армейской столовой и только приступил ко второму, когда к нему подошел командир роты.
— Когда пообедаешь, зайди в канцелярию, — сказал он ему, — тебя там ждет рождественский подарок.
Йозеф поднял удивленный взгляд, но командир уже прошел дальше. Иногда солдаты получали письма с родины, отправленные неизвестно с какой оказией, они приходили в канцелярию, но в основном письма получали те, у кого родственники жили в столицах, в Праге или Братиславе. Габчик на такое не рассчитывал.
Он быстро покончил с обедом и поспешил в канцелярию.
Когда он вошел в канцелярию, писарь, молодой сержант, попавший в армию с филологического факультета, порылся среди бумаг, достал большой листок и, широко улыбнувшись, сказал:
— Ну, расписывайся за свой подарок.
Йозеф удивленно взял листок и быстро пробежал глазами текст. Это был приказ о присвоении ему звания ротмистра.
— Так, смотришь, — пошутил писарь, — к концу войны и генералом станешь.
— Если она и дальше так будет тянуться, то можно дослужиться и до маршала, — буркнул Габчик.
Его уже давно угнетала бездеятельность. В Польше и Франции они сражались, а здесь, в Англии были одни только разговоры, если кто и сражался, так это флот и авиация.
Первым, кого он встретил, выйдя из канцелярии, был Адольф Опалка.
— Тебя можно поздравить, — весело улыбнулся он.
Новости здесь распространяются, как в маленькой деревушке, подумал Габчик.
— Поздравить можно было бы, если бы мы начали действовать, — вздохнул Йозеф. — Надоели все эти разговоры и ожидания.
— Это точно, — вздохнул Адольф, — Сначала все говорили, что немцы вот-вот высадятся в Англии, теперь говорят, что мы сами высадимся в Европе, а воз так на месте и стоит.
— Я хочу подать заявление на курсы бортстрелков, — признался Габчик, — Потери в авиации большие, бомбардировщиков, в большинстве случаев, теряют вместе с экипажем. Может, и возьмут. Говорят, у них уже есть полностью чешские экипажи.
— Попробуй, — пожал плечами Адольф. — Попробуй, хотя мы им и здесь нужны: нас бросят вперед в первых рядах. Англичане не любят воевать своими руками, вспомни Францию.
Уже вечером в казарме Йозеф уселся на койке, положил на колени книжку, разложил на книжке чистый лист бумаги и начал писать:
«Я родился 8 апреля 1912 года в Полувеси, Жилинский район. По профессии слесарь-механик. Окончил начальную школу в Раецке-Теплицах. 4 класса средней школы и 2 класса училища металлистов окончил в Коваржове, район Милевско. Действительную военную службу проходил с 1 октября 1932 года в 14-м полку в Кошице. Школу сержантов окончил в Прешове четвертым с оценкой „отлично“ в чине младшего сержанта. Остался в чехословацкой армии на сверхсрочную службу в чине сержанта. Через три года службы по собственной просьбе был переведен на военный завод в Жилину.
Во время оккупации ЧСР я был определен на работу в хранилище боевых отравляющих веществ на склад № 5 в Скалке-у-Тренчина. Сделав непригодными запасы иприта, хранившиеся на складе, 1 мая 1939 года бежал из Словакии в Краков, где вступил в чехословацкую воинскую часть. Из Кракова я был направлен во Францию, а оттуда — в Иностранный легион. После начала войны был переведен в чехословацкую армию во Франции. На фронте я имел звание старшего сержанта и был заместителем командира пулеметного взвода. В первом же бою я стал командиром взвода. В Англию прибыл на последнем транспорте, который уходил из Франции. 15 декабря получил звание ротмистра. 28 октября награжден Чехословацким боевым крестом. В настоящее время являюсь заместителем командира взвода 3-й роты 1-го батальона.
Моя гражданская специальность — слесарь-механик. Я прошу перевести меня в авиацию, так как надеюсь, что знания слесаря-механика лучше всего смог бы применить в авиации. По мере сил я хотел бы внести свой вклад в дело освобождения Чехословакии, в дело нашей общей победы — нашей и союзников.
Подавая настоящее прошение, я отдаю себе отчет в том, что при переводе в авиацию я потеряю материальные преимущества, которые имею, неся службу в 3-й роте 1-го пехотного батальона. Я был бы счастлив стать авиастрелком. По всем указанным выше причинам прошу положительно решить мой вопрос о переводе в авиацию».
Белград, 4 февраля 1941 года
Пауль Тюммель подошел к небольшому двухэтажному зданию на окраине Белграда. Краска на здании выцвела и облупилась, дверь давно не красилась и была разбита. Около дверей висела неказистая вывеска, гласившая: «Экспорт-импорт сельскохозяйственной техники».
Могли бы организовать и что-нибудь поприличней, подумал Тюммель, входя в подъезд. Он поднялся по видавшей виды лестнице на второй этаж и вошел в приемную. В приемной секретарша средних лет что-то бойко отстукивала на пишущей машинке. Здесь был более презентабельный интерьер: на полу лежал цветастый ковер, кругом были расставлены цветы, стены сверкали свежей краской.
