— Я лишь узнать хотел, Андрей Васильевич, второй такой посудины у татей не имелось?
— Нет, боярин. Только одна чалка и две лодки.
— Стало быть, ходит еще где-то по озерам, — нахмурился воевода. — Ну, что сказать могу? Пригласил бы тебя победу славную отметить, да супружница твоя, знаю, тревожится. И ты успокоить ее, верно, хочешь. Я на всякий случай к постоялому двору трех холопов отправил. Пусть теперь возвращаются.
— За заботу спасибо, Афанасий Семенович, не забуду. — И Андрей кивнул холопам, чтобы возвращались на ушкуй.
— Ужели ни единой царапины никто в сече не получил? — вдруг поинтересовался воевода.
— Куяк мой испорчен начисто, — признал Зверев. — Вот отсель, от живота, и до плеча все пластины долой, и кожа насквозь распорота. Только байдана и спасла, что снизу была поддета.
— Жарко, стало быть, все же пришлось?
— Ничего, управились. Ну, здрав будь, Афанасий Семенович. Не поминай лихом.
— И тебе доброго здоровия, князь. Приезжай, завсегда гостем желанным будешь.
Служилые люди обнялись, и Андрей поднялся к себе на борт.
Протоку от крепости к городу ушкуй одолел на веслах, а потому причаливал без особой лихости. Пахома со Звиягой князь нагрузил взятым у душегубов железом: мечами и саблями, наручами, собранным мелким хламом вроде скоб, стяжек, крюков и «кошек», — и отправил в город продавать. На что они в Запорожском, коли там кузнеца своего нет? Сам отправился на постоялый двор, получил свою долю слез радости и умиления, жарких объятий и поцелуев. Полина заставила его пойти в церковь, заказать благодарственный молебен. За это время к ушкую успели собраться нагулявшиеся девки и бабы, холопы превратили железо в две гривны серебра — и еще за три часа до заката корабль отвалил от пристани и вниз по течению покатился в Ладожское озеро.
Признание колдуна
Захватить в полон нескольких душегубов, как ни странно, оказалось отнюдь не самым трудным делом. Куда сложнее было спровадить молодую княгиню с судна хотя бы на несколько часов. Жила она на ушкуе, снедь девки готовили здесь же, на причале. Хозяйственной надобности никакой она не имела — невелика пока усадьба, хлопотами заниматься. За припасами ее тоже не пошлешь.
Все, что смог придумать Зверев, — так это отправить ее к храму возле кладбища, свечу поставить Господу с благодарностью за чудесное избавление. Пришлось куяк изодранный показать — куда денешься? Полина аж в лице переменилась, побледнела вся. Молебен захотела большой заказать, подношение храму сделать. Собралась, конечно же, сразу, засеменила вверх по тропе. Девки были посланы следом, за хозяйкой следить: все-таки на сносях княгиня, через месяц-другой родит. Андрей же отговорился подвернутой ногой.
Когда женщины скрылись за пышно разросшейся на склоне бузиной, холопы наконец открыли трюм, выволокли оттуда пленников, поставили на бревна причала и выдернули кляпы. Те глубоко задышали, соскучившись по свежему воздуху, подставили лица солнцу. На то, что не кормили, не поили, никто не жаловался — сами с полоном не лучше обращались. Теперь они просто ждали, как их станут предавать смерти — с весельем, с издевательствами, али быстро и споро, без излишеств.
— Слушайте меня внимательно, уроды, — оглядев невольников, заговорил князь. — Нужно мне товар быстро до иных земель доставить и продать. Но сам я следов на нем оставлять не желаю. Посему даю вам, тати, сказочный шанс. Коли вы со всей послушностью приказы мои станете исполнять, товар с места на место носить и разделывать, то, как все закончится, отпущу вас на все четыре стороны, целыми и живыми. Займет это дело, надеюсь, не больше месяца, посему в трюме, в веревках, вы не помрете. А при необходимости стану выпускать, чтобы работали. Все ясно?
— Мы, боярин, воздуха вольного дыхнули, погуляли в свое удовольствие, — вскинул голову, выставив слипшуюся от запекшейся крови бороду, крайний пленник. — А ты из нас рабов опять сделать хочешь?
— Это, как я понимаю, отказ? — Андрей повернул голову к Пахому, тот кивнул, споро протащил душегуба вдоль причала до самого конца, толкнул вниз. На чистом песчаном берегу опустил головой в воду, наступил сапогом на затылок. Мужчины молча наблюдали, как жертва бьет ногами по земле. Когда рывки стихли, холоп толкнул труп дальше, в воду — и течение медленно поволокло его к Ладоге.
В душе Зверева не дрогнула ни одна ниточка. Гуманизм хорош только в отрыве от реальности. Отпустить бандита на волю, да еще рядом со своими землями, князь никак не мог. Не идиот, слава Богу. Держать в порубе — то есть кормить за свой счет — не собирался. А так, ракам мясную тушу подарить — хоть какое, а доброе дело.
— Так, на чем мы остановились? Ах, да. Итак, мне нужны добровольцы, что станут возиться с моим товаром, пока я веду переговоры с клиентами.
— Видать, товар-то не простой, с душком хитрым, — заметил другой бандит, худощавый, с синюшным лицом. — Раз коснешься — навеки замараешься.
— Разумеется, — не стал отрицать князь. — Кабы не так, стал бы я с вами возиться, ловить да уговаривать? Товар с душком. Посему выбор у вас прост: либо замараться о него навеки, либо умереть немаранными прямо сейчас.
— А не обманешь, боярин? — звонким детским голосом спросил душегуб помоложе, с бородой короткой и торчащей во все стороны, словно собачья шерсть. — Отпустишь?
— Слово князя, — вскинул подбородок Андрей. — Или вам этого недостаточно?
— Ну, коли и обманешь, так хоть месяц еще потяну, — отвел глаза молодой. — У живого по-разному судьба сложиться может, а у мертвого — никак. Записывай меня в свои холопы. Посмотрим, как оно — товара твоего касаться.
— Одному, мыслю, трудно будет, — вслух подумал Зверев. — Может, еще один согласится?
— Пускай… Согласен… — торопливо закивали пленники, почуяв, что тот, кто замнется с ответом, окажется в заводи.
— Развяжи их, Левший. Значит, так, душегубы. Коли согласны, тащите весь груз из трюма сюда, наверх. Пахом, бердыши принеси.
Невольники выволокли из темной ямы трюма сперва пять маленьких свертков, потом самый большой, тяжелый. Развернули тряпки — и ахнули золотому блеску.
— Вот это товар, — пробормотал тот, что с синюшным лицом. — На таком и впрямь либо кровавый, либо еще какой след завсегда имеется. Ладно, не иметь — так хоть потрогать.
— И не только, — кинул ему под ноги топор Зверев. — В маленьких слитках по пять-шесть фунтов
[30]
получается. Давай, все крупные куски примерно до такого размера руби. А то уж больно неудобен товар в таком виде.
— Не боишься такую игрушку мне в руки доверять? — опустил взгляд на топорище синюшный.
— Намедни вас поболее было. И игрушки были серьезнее. Так ничего, управился. Руби.
Золото — материал мягкий, под лезвием топора оно расслаивалось, как глина. Князь же Сакульский, отступив и крепко сжав бердыш, внимательно смотрел по сторонам. Интересно, видит ли Белург, во что превращается его священный амулет? Знает ли, чувствует? Наверное, нет, иначе обязательно бы откликнулся, подал голос, знак, обрушил бы новые проклятия. Видать, далеко сбежал древний некромант, коли никак отреагировать не способен.
