— Мне наплевать, что будут говорить где-то, — грубо сказал он. — Вы, кажется, не хотите понять, какое впечатление это произведет на мальчика. Когда бедный парнишка вернется домой к больной матери и безработному отцу и скажет, что его выгнали, потому что он вор, ему будет нелегко справиться с этим, можете быть уверены.
Я встал. Мы были одного роста и смотрели друг другу прямо в глаза.
— Довольно, — сказал я. — Я решил, вопрос закрыт. А теперь идите спать.
Он с минуту постоял со сжатыми губами, потом повернулся и вышел. Я снова остался один. В первый раз я осознал дилемму: с одной стороны — судьба личности, с другой — благополучие общества. Я решил в пользу второго, и я знал, что так буду решать всегда, как бы трудно это ни было.
Его не было на утреннем построении, и, насколько я мог понять, он ушел до начала работ. Я заметил, что люди в колоннах выглядят недовольными, но ничего не сказал. Я надеялся, что в конце концов все обойдется. Я еще не набрался достаточно опыта руководства людьми и не знал, что любое противостояние должно пресекаться сразу, чтобы оно не затянуло вас, как болото.
Когда вечером работники вернулись, их ожидала горячая еда. Я вошел в столовую, когда все сидели за столом.
— Добрый вечер, — сказал я.
Никто не ответил. Они тихо и в то же время лихорадочно разговаривали между собой, наклонившись друг к другу. Внезапно послышался короткий смех. Хриплый голос в конце стола громко произнес:
— Мы посолим для него его ветчину.
Я поднял голову и посмотрел в направлении, откуда шел голос, но не смог определить, кто говорил.
— После обеда всем построиться в классной комнате, — приказал я.
На мгновение все стихло. Потом шепот возобновился громче, чем раньше. Я почувствовал, что это испытание для меня. Если я провалюсь, окажусь в их власти. Это будет концом дисциплины в лагере. Я понимал, что не должен таким образом разочаровывать Лампрехта.
Через полчаса все собрались в комнате, где проводили собрания. Был ноябрь, снаружи было уже темно. По белым стенам в свете свечей двигались тени. Я противостоял им.
— Товарищи, вы все знаете, что случилось. Я обязан исключить одного из наших рядов, потому что он вор. Я знаю, многие находят это наказание слишком жестоким, но я вынужден быть жестоким в интересах нас всех.
На скамейках в конце послышался ропот, нараставший с каждой минутой. Я помолчал мгновение. Они продолжали ворчать. Тогда я заревел как можно громче:
— Кому не нравится, может сразу убираться!
Шарканье ног. Кто-то встал, за ним другой, а потом вышли тридцать человек. Мантей был одним из первых. Я передал группу их руководителю, а сам последовал за этими тридцатью.
— Построиться во дворе! — скомандовал я.
Они неохотно подчинились.
— Через полчаса получите свое имущество и покинете лагерь. Больше вы к нему не относитесь. Любой, кто окажется здесь позже, — нарушитель. Разойдись!
Затем я вернулся в зал и информировал остальных. Они встретили новость молча, никто не осмелился комментировать. Я вернулся к себе. Я чувствовал себя несчастным, потому что мне было жалко уходящих и жалко, что пришел конец товариществу. Это был неприятный инцидент, вызвавший мое сожаление, но я прошел через это. Работа продолжалась как раньше. Через несколько дней я услышал, что военно-морской флот дает возможность морякам торгового флота вступить в него. Все это время я мечтал вернуться в море, теперь мечта полностью захватила меня. Я вступил в военно-морской флот в Штралзунде в январе 1933 года. Снова я начинал с самого дна, как простой матрос.
Глава 8
Учеба подводника
Когда человек вступает в армию, он начинает совершенно новую жизнь, личная свобода сведена к минимуму, его место определяется словом команды, железной дисциплиной службы. Матрос всегда на службе. Весь личный опыт становится не важным по сравнению с ней. Это выражается старой пословицей: «Кто поклялся в верности прусскому флагу, не имеет ничего, что может назвать собственным».
Мое обучение проходило в этом духе. Служба и большие политические события заслоняли все остальное. После обычного обучения я был направлен в школу подводников в Киле. В первые несколько недель курса нас до зубов набили теорией. К концу февраля началось практическое обучение. День, когда мы впервые вышли в море на подлодке, я могу вспомнить довольно четко. Было ясно и ветрено. Целая флотилия подлодок строем проплыла в Кильском заливе. На каждой подлодке находилось несколько офицеров-практикантов. Я был на борту «U-3».
Прибыв к месту тренировки, мы через люк боевой рубки попали в центральный пост. Несмотря на всю теоретическую подготовку, мы выглядели беспомощно в узком помещении. Слепящие белые огоньки блестели в стекле, никеле и меди, запутанная сеть электропроводов и трубопроводов сжатого воздуха, различные штурвалы окружали нас. В центре стоял перископ, а около него огромный главный компас. Шум дизельных двигателей, который снаружи был едва слышен за шумом моря, здесь был настолько громок, что вы не могли слышать того, что говорили. Все вибрировало. Везде пронзительный запах стали и масла.
Нас принимал главный инженер. Он испытующе оглядел нас коротким взглядом и начал инструктаж:
— Никогда не забывайте докладывать, если вы должны подняться на верхнюю палубу, когда лодка готовится к погружению. Иначе вас постигнет судьба легендарного лейтенанта Мюллера, обнаружившего, что лодка ушла из-под его ног. Если бы не пузырьки воздуха в его штанах, он потонул бы как крыса.
Из рубки пришла команда:
— Погружение.
И ответы с постов:
— Нос готов к погружению…
— Средняя часть готова…
— Корма готова…
Началось упражнение на погружение. Вытяжные клапаны закрыты, крышка люка упала с металлическим стуком.
— Никогда не забывайте закрыть клапаны, — объяснял главный инженер, понизив голос, — иначе с вами случится такая беда, как со старой «U-3» в заливе Хейкендорф. Офицеры-практиканты забыли закрыть всасывающий клапан. Вода протекла внутрь и залила машинное отделение. Получилось короткое замыкание, лодка наполнилась смертельным дымом. Командир задохнулся, многие погибли, к сожалению.
Его слова были прерваны жужжанием. Заработали электромоторы. Поворот штурвала, заработал вентилятор. Началось испытание на давление. Ощущение такое, словно кровь прилила к ушам. Никто не разговаривал, только непрерывно гудели машины и судорожно стучало рулевое устройство. Следующая команда из рубки:
— Приготовиться продуть баки.
— Баки готовы.
— Продуть баки.
Четыре человека, стоя на коленях, повертывали рычаги вниз. Послышался шипящий звук, выходил воздух. Вода забулькала в баках. Лодка медленно наклонилась вперед, потом назад. Было ощущение, что плывешь на воздушном шаре. Наконец она встала на ровный киль. Стояла мертвая тишина. Никто не говорил, никто не позволял себе пошевелиться, только командир тихим голосом отдавал приказы людям, работающим с горизонтальными рулями. Затем, как лифт, поднялся перископ. Командир вызывал нас одного за другим в центральный пост. Я в первый раз собирался взглянуть на мир в перископ. Горизонт сократился до маленького диска, вода плескалась волнами перед глазами. Потом нам показали, как управлять горизонтальными рулями при помощи больших штурвалов, поворачивающихся, как кофемолка.
