В кают-компании я обнаружил Спара, штурмана, склонившегося над картами.
— Ты здесь?
— Я должен посмотреть на карты еще раз, — извиняясь, сказал он.
Мы стояли бок о бок и смотрели на карты. Потом Спар прошептал:
— Командир, вы уверены, что мы сможем войти?
— Ты думаешь, я пророк, Спар?
— Положим, все пойдет не так?
— Тогда нам крупно не повезет.
Занавеска перед одной из коек зашуршала. Эндрас высунул голову:
— Я больше не могу спать. Можете отдать меня под трибунал, если хотите.
— Замолчи и береги воздух, — прошипел я.
Он со вздохом скрылся в своей норе. Я вернулся к себе и лег. На этот раз мне удалось заснуть, но спал я вполглаза.
В четырнадцать часов я слышал, как вахта будила кока, и видел его сквозь полузакрытые глаза. Он обернул ноги тряпками, чтобы не шуметь, поскольку прослушивающие аппараты противника очень чувствительны. При некоторых обстоятельствах можно слышать шум ботинок по железным плитам пола в соседнем корабле.
В шестнадцать часов все проснулись. Еда состояла из телячьих котлет и зеленой капусты. Это был пир, и дневальные бегали за добавкой. Я сидел с Весселем и Барендорфом. Последний забавлял нас и трещал, как сверчок. Наконец, столы убраны. Три человека прошли по всей лодке и установили заряды. Если мы попадем в руки врага, они взорвутся. Я еще раз прошел по всем помещениям и дал последние указания. Во время операции никто не должен курить и, что еще важнее, говорить без необходимости. Сделаны последние приготовления. Все проверили свои спасательные жилеты. Я бросил последний взгляд на выходной люк. Штурман уточнял свои карты. Те, кто собирался на мостик, надели плащи.
Девятнадцать часов. Снаружи должна быть ночь. Короткие команды. Начали работать трюмные насосы, и Вессель, главный инженер, доложил:
— Лодка поднимается. Один метр… два метра…
Завизжали моторы, лодка поднималась. Я пошел в центральный пост.
— Поднять перископ.
Труба поднималась медленно и осторожно, ее стеклянный глаз обшаривал горизонт. Была ночь.
Я глубоко вдохнул и приказал:
— Подъем.
Сжатый воздух потек в баки, из которых с бульканьем выходила вода.
— Опустить перископ.
И труба скользнула вниз. Послышался шум лодки, разрывающей поверхность. Она всплывала, качаясь, как пьяный с перепоя. С глухим стуком открылся люк. Поток воздуха пошел внутрь, а мы как можно быстрее выскочили наружу: два офицера, боцман и я. Навострив уши, я слушал темноту. Ничего не было ни слышно, ни видно. Ветер стих, море слегка волновалось. Я осмотрелся, остальные доложили вполголоса, но четко:
— Правый борт чист.
— Левый борт чист.
— Корма чиста.
— Проветрить лодку, — приказал я, и два вентилятора начали вращаться.
— Оба двигателя!
И снизу:
— Оба дизеля готовы.
— Стоп электромоторы! Оба дизеля малый вперед.
Началось знакомое жужжание двигателей, и, рассекая носом волну, лодка двинулась вперед. Теперь глаза привыкли к темноте и могли видеть ясно — слишком ясно. Лодка, набегающие волны и за ними — береговая линия.
— Странно светло сегодня, — сказал я.
— Не могу представить почему, командир, — ответил Эндрас.
Это был свет не от луны и не от прожектора. Источник его был спрятан. Казалось, костры где-то на севере, за горизонтом, освещали края облаков. Догадка поразила меня как удар. Северное сияние! Никто не подумал об этом. Мы выбрали ночь в новолуние, а теперь становилось светлее с каждой минутой, потому что северный ветер сдувал облака. Я спросил себя, не погрузиться ли до следующей ночи, потому что в этих широтах северное сияние редко бывает дважды подряд. Я обернулся. Эндрас в бинокль осматривал море слева.
— Ну, что там? — спросил я.
— Хороший свет для стрельбы, — ответил он спокойно.
И в то же время я услышал, как Барендорф прошептал сигнальщику:
— Похоже, будет веселая ночка!
Хотелось бы мне знать, сохранится ли у моих парней такое же настроение до завтра.
Я изменил курс.
— Оба дизеля полскорости вперед.
Волна увеличилась, пена захлестывала палубу. Мы смотрели в ночь. Любопытно, насколько ответственность обостряет способности. Довольно долго перед нами на воде лежала тень, слишком смутная, чтобы разглядеть ее в бинокль. Возможно, это рыбацкая шхуна, возможно, нейтральный пароход, идущий на большом расстоянии. Но в нашей ситуации каждая встреча грозила опасностью.
— Тревога! Погружение!
Мы бросились через люк в лодку.
— Продуть баки!
Вода хлынула в баки.
— Поднять перископ!
Я прильнул к перископу. Внизу первый офицер отдавал приказы рулевому, а потом послышался глубокий и спокойный голос Спара:
— Командир, пора изменить курс. Двадцать градусов на правый борт.
— Пятнадцать градусов на правый борт, — скомандовал я.
После короткой паузы рулевой ответил:
— Точно на новом курсе.
Тень наверху исчезла. С другой стороны северный ветер отгонял облака к югу, оставив только тонкую вуаль тумана, стелющегося за ними по небу. Но в этой дымке северное сияние светило даже ярче, чем прежде, посылая в зенит оранжевые и синие лучи. Волшебный свет, как в день Страшного суда.
Мы приблизились к берегу. Холмы, казалось, стали плотнее и черными мрачными силуэтами вырисовывались на фоне яркого неба. Их темные тени отражались в бледной мерцающей воде.
— Командир, вы когда-нибудь видели северное сияние? — раздался голос за моей спиной. — Я никогда не видел!
Я обернулся, готовый выругаться, но промолчал, увидев Саманна. Он стоял с широко открытыми глазами, как ребенок, слушающий волшебную сказку. И он знал так же хорошо, как я, что было поставлено на карту. Я молча отвернулся. Тени от холмов справа и слева смешались, вода потемнела. Зарево на небе исчезло. Потом внезапно снова стало светло. Далеко к горизонту перед нами открылся залив, где, как в зеркале, отражалось пылающее небо. Как будто море освещалось снизу.
— Мы внутри, — сказал я.
Никто не ответил, но мне показалось, что вся лодка затаила дыхание, а двигатели заработали тише и быстрее.
Это был широкий залив. Хотя холмы, окружающие его, были очень высоки, с лодки они выглядели как цепь низких дюн. Осторожно осматриваясь во всех направлениях, мы двигались вперед в спокойные воды. Несколько огоньков пролетели над водой, как падающие звезды. Я почувствовал, как кровь стучит в висках. Но это были только танкеры, спящие на якорях. Наконец, там, ближе к берегу, показался величественный силуэт военного корабля, четкий, как будто нарисованный на небе черными чернилами. Все его контуры казались филигранной работой. Мы медленно приближались к нему. В такой момент все чувства замирают. Ты становишься частью лодки, мозгом этого стального зверя, крадущегося к своей огромной добыче. В такой момент ты должен отождествить себя с железом и сталью — или погибнуть.
