Я посмотрел вслед и не стал продолжать письмо.
Ночью ветер изменился на юго-западный, и утром мы могли почувствовать запах земли. Это был странный сильный запах, пахло лесом, залитым солнцем. Огромные медузы проплывали мимо. В два часа наблюдатель закричал:
— Земля!
Через час и мы смогли увидеть плоскую белую береговую линию, блистающую на солнце. Был уже вечер, когда, лавируя против ветра, мы вошли в гавань и бросили якорь на рейде Пенсаколы.
После нашего разговора на люке Зиппель не разговаривал со мной. На следующее утро он опять подошел. Мы стояли у каюты второго помощника, чтобы получить аванс для берега.
— Ну, идешь с нами? — тихо спросил он.
Я покачал головой. Потом мы оба посмотрели на берег, мне было жаль, потому что, несмотря ни на что, мне нравился Зиппель. Даже если сейчас он не прав, он был хорошим товарищем.
В каюте второго помощника нас ждало разочарование. Матросы первого класса получили по три доллара, остальные матросы — по два, а юнги совсем ничего.
— Воспитательная мера капитана, — усмехаясь, сказал второй.
После обеда мы отправились на берег на моторной лодке. Город спал в слепящем полуденном свете. Это был любопытный город. Напыщенные деловые здания стояли рядом с грязными хижинами и сараями из ржавого железа, соседствуя с пустырями, забросанными падалью и хламом. Тощие пальмы были присыпаны белой, все покрывающей пылью. Я неторопливо шел и смотрел на магазины. Загорелый человек в рубашке с короткими рукавами потел под навесом перед кафе. Я не мог никуда пойти: у меня не было денег. Я медленно возвращался в гавань.
На длинной прямой дороге, которая, казалось, вела прямо в море, меня догнала повозка, маленькая, двухколесная, запряженная мулом и набитая людьми. Я услышал их крики на расстоянии. Это был Стокс и компания. Правил повозкой желтый полукровка с напомаженными усами. Он напряженно смотрел прямо перед собой. Проезжая мимо, они помахали бутылками со спиртным и что-то прокричали. Коляска была слишком мала, чтобы вместить их всех, и они висели на ней, как рой пчел. Вскоре коляска скрылась в облаке белой пыли.
В гавани я должен был ждать лодку, чтобы попасть на «Гамбург». Наконец, вернулся боцман и взял меня с собой.
— Ну, Прин, — благосклонно сказал он, — не повезло? Полагаю, дамы хотели видеть твое удостоверение о конфирмации? — Он засмеялся, показав черные остатки зубов.
На борту я сразу пошел в кубрик. Он был пуст. Все ушли. Корабль спокойно и мягко покачивался на якорной цепи вместе с движением моря, как во сне. Я влез в койку и скоро заснул. Среди ночи меня грубо разбудили. Влажное горячее дыхание коснулось моего лица, и хриплый голос пробормотал:
— Просыпайся, Прин, просыпайся!
Это был Зиппель. От него разило спиртом. Даже в мерцании маленькой лампочки, качающейся под потолком, было видно его красное и веселое, как детский шарик, лицо.
— Прин, мы сейчас убираемся, — прошептал он, увидев, что я проснулся. — Я просто хотел попрощаться с тобой и потом вот… — Он наклонился, поднял железный обвязанный ящичек и бросил его мне в ноги. — Я не могу взять его с собой. Принеси мне его завтра в кафе «Никита». Завтра днем после четырех, ладно?
— Но…
Он прервал:
— Пока, Прин. Ты, грязная собака, не пошел с нами, но ты мой приятель, не так ли? — Он повторил: — Прин, ты мой друг, разве нет?
— Заткнись! — прозвучал с койки сердитый голос Витачека.
Мгновение Зиппель стоял, глупо тряся головой, как теленок, которому мясник нанес удар молотком. Затем он повернулся и пошел покачиваясь. Дверь осталась открытой. Я выскочил из койки и побежал за ним. Но темнота поглотила его. При бледном свете звезд я мог видеть несколько бегущих фигур с вещевыми мешками, набитыми так, что они почти лопались. Я прокрался в свою койку, но прошло много времени, пока я снова заснул.
Когда на следующее утро мы собрались на перекличку, отсутствовало девять человек: матрос первого класса Стокс, пять рядовых матросов, два юнги и кок. Боцман, распределявший работу, был в ярости. Он грохотал в кубриках, напрасно пытаясь отыскать беглецов в койках и шкафах. Нас распределили на работу, вместо двадцати семи осталось восемнадцать. Было трудно выгружать отбросы, которые за время пути стали твердыми, как камень. Мы разбивали их киркой, а затем поднимали на палубу в больших железных ведрах. В середине работы ко мне подошел боцман.
— Прин, к капитану! — сказал он елейным голосом, как священник на похоронах.
Впервые меня позвали к капитану. Пока я шел на корму, у меня тряслись коленки. Перед дверью я глубоко вдохнул и постучал.
Старый Козел что-то писал, сидя за столом, и не перестал этого делать, когда я вошел. Я осмотрелся. Каюта была маленькая, но удобная. Там стояли обтянутые кожей скамьи, а темно-коричневые стены красного дерева блестели, как свежий грецкий орех. Наконец он положил ручку и повернулся ко мне.
— Можешь сесть, мой мальчик, — сказал он дружеским тоном, и я присел на краешек скамьи.
Луч света из окна освещал его голову. В первый раз я мог близко изучать его лицо. Оно было длинным и красным. Голубые глаза глубоко прятались в темных веках, как в пещерах.
— Скажи, Прин, — начал он, — ты дружишь с Отто Зиппелем? — Капитан помолчал, уставившись на меня.
Я кивнул. Сердце билось где-то в горле.
— И ты знаешь, — продолжал он масленым голосом, — что Зиппель нелегально покинул корабль прошлой ночью вместе с несколькими другими?
— Да, сэр, — робко ответил я.
Внезапно он встал. Возвышаясь надо мной, как башня, он ткнул меня в грудь костлявым пальцем и закричал:
— Где они?
Я вздрогнул и должен был несколько раз сглотнуть, прежде чем смог, заикаясь, ответить:
— Не знаю, сэр.
Он медленно уселся в кресло.
— Ох, Прин, Прин, — сказал он тем же масленым голосом, как и прежде, — ты на плохом пути. Ты лжешь, тогда как знаешь, что должен говорить правду, сын мой.
Я продолжал молчать.
— Полагаю, ты думаешь своей глупой головой, — он дважды постучал костлявым пальцем мне по лбу, — что оказываешь своим введенным в заблуждение друзьям добрую услугу, не говоря ничего. Но подумай, какая судьба ждет их на берегу: их исключат из торгового флота, в их книжке моряка будет запись «дезертир», а если они начнут нищенствовать в Америке, — а они начнут побираться, Прин, — их закуют в цепи и заставят подметать улицы. Подумай об этом, Прин.
Я подумал и представил себе Зиппеля, истощенного, в позвякивающих железах, подметающего улицы, но промолчал. Капитан говорил со мной около часа, и я был весь мокрый, когда уходил из его каюты. Я не сказал о встрече в кафе «Чикита».
На обед была только холодная еда, так как кок исчез. Сразу после обеда я пошел к боцману просить отпуск на берег.
