Теперь он зачерпывал тушенку из банки галетой и отправлял целиком в рот, продолжая стонать от удовольствия. Потом закурил и проговорил, обращаясь к самому себе, потому что больше обращаться было не к кому:
— Это ж какой фарт привалил, боже ты мой, это ж как в сказке… тут же всю войну прожить можно припеваючи… — Он снова обвел взглядом сумрачные своды блиндажа, штабеля ящиков.
Он еще долго сидел, осоловев от еды и питья и не веря своему счастью. Наконец поднялся, сделал из шинели нечто вроде мешка, нагрузил его до отказа банками и бутылками и, шатаясь, потащил на себе большущий тюк по ходу сообщения. Он был основательно пьян, но упорно месил ногами глину и все же шел…
Дойдя до нашей линии обороны, Стира забросил тюк наверх, потом выбрался сам, стал ножом копать неглубокую яму. А еще немного погодя он шел налегке, его мотало из стороны в сторону, и он пел во все горло:
Течет речка да по песочечку, бережочки моет,
Молодой жульман, ох, да молодой жульман
Начальничка молит…
Шедший навстречу солдат изумленно оглядел хмельного Леху, развернулся и со всех ног кинулся в блиндаж. Весело прокричал:
— Ротный Глымов тута?
— Чего надо?
— Там… ох, умора… — Солдат рассмеялся. — Картежник наш, Леха Стира, ну в мат бухой! Где он только нажраться умудрился, ума не приложу!
Глымов поднялся от раскаленной печки-буржуйки, бросился к выходу.
Леха раскидал землю, которой засыпал тюк, развязал рукава шинели, и Глымов увидел гору консервных банок, бутылок и галет.
— Там, знаешь, сколько добра этого, Петрович? — заплетающимся языком проговорил Стира. — Там на дивизию хватит… Эт-тот с-склад, видать, фрицы устроили, когда у них тут оборона была… А теперь — гуляй, Вася, жуй опилки, я директор лесопилки!
— Далеко идти? — спросил Глымов.
— Ну, с полкилометра… туда, в сторону фрицев… — махнул рукой Стира и покачнулся.
— На ничейной земле, значит, — задумчиво сказал Глымов.
— Давай махнем по маленькой, Петрович! Такой фарт привалил, а?
— Закопай все обратно, — приказал Глымов.
— Как закопать? Да ты что, Петрович? — выпучил глаза Стира.
— Слово про этот склад пикнешь — убью. — Глымов схватил его за грудки, встряхнул. — Туда весь батальон кинется! Перепьются, друг дружку перестреляют… или немец прочухает и на голову свалится. Соображаешь, что будет? А Твердохлебов под следствием — на него все повесят! Тогда его точно под вышку подведут, ты понял, пьяная морда? Слово скажешь — убью!
— Понял, понял, Петрович, че ты базаришь-то? — голова Стиры безвольно моталась из стороны в сторону.
— Пока тут стоим, будем брать оттуда по малой, а перебросят в другое место, тогда решим, что делать… Давай закапывай!
— Не знаю, сколько еще дивизия простоит на этом участке фронта, но будем надеяться, что дадут нам отдохнуть подольше, — говорил генерал Лыков. — И первая задача — привести в порядок материальную часть, пополнить боеприпасы, обновить обмундирование. Лично буду проверять в каждом полку. И штрафбата это тоже касается, — Лыков строго посмотрел на нового комбата Головачева, сидевшего в дальнем конце стола.
— С интендантами надоело собачиться, Илья Григорьевич. Ничего не дают — ни сапог, ни шинелей. Портянок не допросишься, — подал голос подполковник Белянов.
— Просить надо уметь! — оборвал его Лыков. — Вчера поступили шинели, бушлаты, сапоги и прочее. Все получите. Отправляйтесь восвояси. На сегодня все.
Командиры полков и начштабы с шумом вставали из-за длинного стола, закуривали, переговариваясь, пищ толпой к выходу из блиндажа.
— Комбат Головачев, задержись, — приказал Лыков.
За столом остались сидеть начальник штаба Телятников и Головачев.
— Ну, как командуется? — спросил Лыков.
— Нормально. Пока отдыхаем — нормально. А начнутся дела — посмотрим, — ответил Головачев.
— Тебя за что разжаловали из подполковников?
— Полк попал в окружение… пока выходили к фронту, потерял две трети личного состава, — понурил голову Головачев.
— Смотри, второй раз не попади, — пробурчал генерал. — Пока отдыхайте. Обуйтесь, оденьтесь. Поешьте вволю. Думаю, через недельку серьезные дела начнутся. Как тебя зовут, запамятовал что-то…
— Головачев. Андрей.
— А по батюшке?
— Сергеевич.
— Как тебя в батальоне приняли?
— Ну… не очень… До меня комбат был… видно, они его крепко уважали… забыть не могут, и поэтому ко мне соответственно относятся… Ничего, перемелется, мука будет, гражданин генерал.
— Да уж постарайся, комбат. Штрафники должны тебя уважать, иначе застрелят в первом же бою. Можешь идти, Андрей Сергеевич, командуй.
Головачев встал, вышел из блиндажа. Начштаба и комдив некоторое время молчали.
— Не идет у меня из головы Твердохлебов, — вздохнул Телятников. — Загубят они мужика.
— К чему ты это говоришь?! — зло посмотрел на него генерал. — Лишний раз показать, какой ты сердобольный, а я — дуб бесчувственный?
— Ничего я не хочу показать, — поморщился Телятников. — Просто не идет из головы, и все. Хороший мужик… надежный… на таких земля стоит.
— И что я могу сделать для хорошего мужика, если он в батальоне… бардак развел, если…
— Такого бардака, Илья Григорьевич, во всей армии хватает! — перебил Телятников. — Однако НКВД всех подряд не берет… А то и вовсе воевать будет некому.
Лыков помолчал, глядя на начальника штаба, потом взял трубку телефона:
— Калугин? Соедини с начальником особого отдела. Да быстро давай! — Лыков подождал, услышал голос в трубке и оживился. — Остап Иваныч? Лыков говорит. Как дела? Да, понимаю. Думаю, в скором времени получим приказ. Наступать, конечно. А куда нас кинут, спроси у Рокоссовского или у Жукова, они лучше знают. Слушай, Остап Иваныч, а как там бывший комбат Твердохлебов? Да, штрафного батальона, который был придан моей дивизии. Неужто позабыл? Не забыл? А что с ним? Где он? В особом отделе армии? Понял, понял… Что ему грозит-то? Ого! Не признается? Признание не хочет писать? Он мужик упрямый, это точно. Ладно, Остап Иваныч, бывай. Завтра жду у себя, кой о чем поговорить надо.
Лыков положил трубку, спросил:
— Слышал?
— Начальником особого отдела армии сейчас Чепуров? — в свою очередь, спросил Телятников.
— Он самый.
— Да я ж его знаю! — обрадовался Телятников. — Я его со Сталинграда знаю. Вместе у Чуйкова в штабе служили… Ну-ка, разреши я позвоню ему, Илья Григорьевич?
— Давай… — Лыков подвинул к начальнику штаба телефон проводной связи.
