— А ты, Шеремет, хоть один танк спалил, чтобы так распинаться? Ну признай перед мужиками — спалил?
— Я?! — поднялся сержант. — Эй, Слава, скажи, как мы с тобой намедни на Ржев ходили! Ну скажи! Во втором гвардии кавалерийском корпусе мы тогда служили, у генерала Крюкова Владимира Викторовича. С шестым танковым корпусом мы в ноябре Ржев пошли освобождать. Сто двадцать танков как один, и мы на рысях. В общем, поначалу вдарили так, что немцы драпали, как зайцы, мы за ними и не поспевали даже. Потом оклемались фрицы да позади наступление устроили. Отрезали нас от своих. Ну приказа отступать не было, мы и пошли дальше, благо дорога пустая. Два дня так шли, а потом танки и встали. Не подбили их немцы, не думайте. Сами встали. Бензин у них кончился. Окопались танкисты, да и стали ждать, чего дальше будет. А нас, гвардейцев, полковник Курсанов собрал. Сказал просто: «Приказа останавливаться не было!» Мы и пошли. Шашки наголо — и на рысях. Полтора месяца у фрицев в тылу баловали. Порубили их, складов пожгли — и не сосчитать. Я лично еще и четыре самолета спалил. А всего самолетов восемь штук истребили, грузовиков, бронемашин — вообще не считали. Колонны с припасами громили, подкрепление, что вперед шло… Лошади исхудали, как псы бездомные, половину мы просто сожрали. Есть-то надо чего-то! Как захромала, ранена — стало быть, под нож. Взамен у немцев коней брали. У них этих «моторов» тоже изрядно. В общем, как приказали нам вперед идти, так мы через полтора месяца по другую сторону ржевского выступа к своим через фронт и вышли. А танки твои, князь, по сей день, мыслю, как вкопанные стоят. По ним и стрелять не пришлось. А нас после переформирования сюда определили. После рейда нашего по тылам половина частей сгинули, половина перемешались. Вот восстанавливать и не стали.
— Напутал ты, Шеремет, — ответил загорелый кавалерист с дальней стороны тента. — Я не с Курсановым, я с Беловым подо Ржевом наступал. Наш корпус вместе с тридцать третьей армией зимой в прорыв ушел. В остальном то же самое было. На второй день танки с пехотой встали и назад, к своим повернули. Только им уже прорываться пришлось, немцы и нас отрезать успели. А наш корпус, считай, три месяца по тылам гулял, пока с самолета приказ на выход к своим не сбросили. Мы и вышли. А тридцать третья армия, ефремовская, говорят, полегла. Никакие танки не помогли.
— Вас послушать, — не выдержал Зверев, — так пулемет лучше верхом атаковать, а не на танке на него наехать.
— И пулеметы мы верхом атаковали, и для танков на фронте изрядно специальных пушечек припасено, — тут же парировал сержант. — На войне ни для кого разлюляй-малины нет, за каждым свой стрелок присматривает. Про танки же я тебе так скажу. Повезло им изрядно, что только перед самой войной появились. Потому против них — ничего дельного пока придумать не успели. Вот подожди, как кошмар этот кончится, лет через десять посидят ученые профессора да скумекают какую-нибудь магнитную бомбу, что сама с самолета на железо наводится. Будет пролетать такой один раз над фронтом да все танки разом и выжигать. А пуще того — самолет сделают, чтобы летал впятеро дальше нынешних. Как война начнется, так сразу они и полетят в тылы друг к другу, станции и мосты бомбить. Порушат все, поезда ходить перестанут — на третий день, глядишь, бензин у всех вокруг и кончится. И пересядут все, как миленькие, на лихого жеребца, опояшутся вострой сабелькой, да и помчат навстречу друг другу лихою конной лавою. Попомни мое слово, так оно и будет.
— Боец Медведев, — прервал разговор суровый голос офицера. — Что у вас там за изба-читальня собралась? Если вы не нуждаетесь в отдыхе, завтра снова в наряд заступите. Вам ясно?
— Простите, товарищ лейтенант, я уже сплю, — опустил голову и закрыл глаза Андрей.
В словах Павла Шеремета ему почудилось некое правдивое зерно. За всю свою историю человечество изобрело только два вида транспорта, что не нуждаются в постоянных заправках: лошадей и атомные корабли. Прав он был и в том, что к концу двадцатого века будет изобретено дикое количество средств, способных найти и уничтожить танк самым изощренным образом. Против лошадей подобного кошмара придумать никто не удосужился. Увы — если бы все было так просто…. Мир меняется стремительно и необратимо. Буденовскому казаку, что в начале века рубил и австрияков, и французов, и Врангеля, трудно поверить, что уже к середине столетия исход великих битв будут решать танковые клинья, самолетные эскадрильи и плотный пулеметный огонь. Моргнуть не успел — а мир вокруг уже изменился до неузнаваемости. Такая вот настала хитрая штука, неведомая далеким предкам: научно-технический прогресс.
Он надвинул шапку на глаза и решительно отринул посторонние мысли. Ему в самом деле следовало хорошенько поспать. И молиться Богу, чтобы легкое касание пули не аукнулось серьезным сотрясением мозга.
Новый день прошел для Зверева спокойно. Контуженого мальчишку предпочитали не трогать ни командир, ни другие кавалеристы, и он смог спокойно разобраться, что ему досталось за оружие и с чем его едят. Четырнадцатисполовиноймиллиметровое противотанковое ружье Дегтярева оказалось по конструкции не сложнее охотничьей винтовки: ствол да затвор — так что долгих уроков не потребовалось. Еще им с сержантом полагалось по автомату «ППШ» с цинком патронов (как заметил Шеремет: «На случай рукопашной»), два десятка гранат, из которых половина были противопехотными, четыре цинка с патронами к ПТР и, разумеется, сверкающая первозданной новизной, слегка изогнутая шашка, практически не имеющая гарды, но с темляком из шелкового шнура. Никаких доспехов конникам не полагалось, что для Андрея, привыкшего к тяжести байданы и куяка на плечах, было очень непривычно. Но ничего не поделаешь — новые времена, новые законы.
Еще, как заметил Зверев, к нему прочно прилепилась кличка «Князь». Но он, в отличие от Талисмана, на такое обращение реагировал спокойно.
Отдохнуть второй ночью не удалось. Едва стемнело, прозвучала команда: «По коням!». Казаки действовали быстро и отработанно: одни сворачивали маскировочные тенты, другие подводили лошадей, третьи навьючивали общий скарб: жерди, полотно. Андрей помог сержанту укрепить у седла тяжеленное длинноствольное ружье, навесил на другую кобылу свою долю боеприпасов. Полчаса — и эскадрон втянулся в темную колонну кавалерийской дивизии, уходящей на юго-запад, в сторону непрерывного грозного рокота.
«Сталинград, Сталинград…» — летал среди бойцов тревожный шепот, и люди невольно выискивали глазами Талисмана. Замполит в строю — значит, пока ничего страшного.
Глубокой ночью по потрескивающему льду эскадрон перешел Волгу, поднялся на правый берег, на рысях двинулся вперед. Еще четыре часа хода — и дивизия наконец остановилась, растекаясь, подобно воде, по заснеженной степи. Эскадрон освободил скакунов от поклажи, растянул полотняные навесы и к рассвету совершенно исчез: с высоты в пару сотен метров степь казалась такой же белой и ровной, каковой была вчера.
Уставшие люди повалились спать, оторвавшись от этого важного занятия только два раза: ради завтрака и обеда. К вечеру эскадрону подвезли свежего сена, овса, поступил приказ наполнить все торбы.
— Неужели наступать будем? — озвучил общую мысль Шеремет. — Коли зерна коням чуть не на неделю дают — на месте, стало быть, держать не собираются.
