Официант Эрвин Якубек запомнил, что на последний ленч Гитлера подавал «спагетти с легким соусом». После ленча Гитлер снова прощался. Гертруд Юнге он сказал: «Все зашло слишком далеко, и наступил конец. До свидания». Ева Браун обняла секретаршу со словами: «Передайте мой привет Мюнхену и на память возьмите мою шубу. Мне всегда нравились хорошо одетые люди». Затем Гитлер и Ева Браун удалились в свои комнаты.
Полковник Отто Гюнше встал у двери приемной перед апартаментами Гитлера. «Это было моим самым трудным заданием, — вспоминал он. — Было три тридцать или три сорок. Я пытался справиться со своими чувствами. Я знал, что он должен совершить самоубийство. Другого выхода не было».
Напряжение несколько разрядил приход Магды Геббельс. Она подбежала к Гюнше и потребовала немедленно провести ее к фюреру. Гюнше не смог ее разубедить и постучал в дверь. «Гитлер стоял посреди своего кабинета. Евы в комнате не было, но из ванной комнаты доносился шум воды, поэтому я решил, что она там. Гитлера мое вторжение сильно рассердило. Я спросил, не примет ли он фрау Геббельс. «Я больше не хочу с ней разговаривать», — сказал фюрер, и я вышел. Пять минут спустя я услышал выстрел. Первым вошел Борман. За ним — слуга Линге. Гитлер сидел в кресле. Ева лежала на диване. Она сняла туфли и аккуратно поставила у одного конца дивана. Лицо Гитлера было залито кровью. Я увидел два пистолета. Одним был «вальтер ППК». Он принадлежал Гитлеру. Другой пистолет, поменьше, он всегда носил в кармане. На Еве было синее платье с белым воротничком и белыми манжетами. Ее глаза были широко раскрыты. Чувствовался запах цианида, такой сильный, что мне потом несколько дней казалось, будто моя одежда пропахла цианидом, но, конечно, это работало мое воображение. Борман ничего не сказал, однако я немедленно пошел в конференц-зал, где сидели Геббельс, Бургдорф и другие, а кто именно, я сейчас уже не помню. Я сказал: «Фюрер мертв».
Вскоре оба тела завернули в одеяла и положили в мелкую яму у входа в бункер рядом с брошенной бетономешалкой. На трупы вылили горючее и подожгли. Эрих Кемпка, шофер Гитлера, заметил, что даже после того, как тела предали огню, «Гитлер как бы подавлял нас своим присутствием». Запах горящих тел через воздухозаборники засасывался в помещения бункера. «Нам некуда было деваться от этого запаха, — сказал Кемпка. — Пахло, как подгоревшим беконом».
* * *
К наступлению сумерек новый канцлер Йозеф Геббельс принял свое первое главное решение с момента вступления в должность: он решил начать переговоры о капитуляции города… на собственных условиях. По радио на частоте, которой пользовались советские войска, передали просьбу о встрече. Вскоре русские ответили; они согласились принять эмиссаров и определили место, где немецкие офицеры могли пересечь их позиции.
Незадолго до полуночи генерал-лейтенант Ганс Кребс и начальник штаба Вейдлинга Теодор фон Дуффинг (которого только что произвели в полковники) в сопровождении переводчика и двух солдат вошли на занятую Советами территорию. Встретившие их солдаты попросили предъявить документы и сдать пистолеты. Кребс, прекрасно говоривший по-русски, холодно произнес: «Мужественному противнику позволяют сохранить оружие на время переговоров». Смутившиеся русские разрешили немцам оставить при себе личное оружие. Парламентеров отвезли в автомобиле к дому в Темпельхофе и провели в маленькую столовую. Обстановка еще хранила следы бывших хозяев: длинный стол, несколько стульев, большой гардероб у одной стены, а на другой стене литография Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». В комнате также было несколько полевых телефонов.
Кребсу и фон Дуффингу показалось, что весь дом полон старших офицеров. Никто с немцами не поздоровался, и русские не представились. Кребс понятия не имел, что мужчина, сидевший напротив него, знаменитый генерал-полковник Василий Иванович Чуйков, защитник Сталинграда и командующий 8-й гвардейской армией. Он также не знал, что другие русские «офицеры» — это два военных корреспондента, адъютант (и шурин) Чуйкова и два переводчика.
[64]
Дело в том, что Чуйкова неожиданное предложение захватило врасплох, и он не успел собрать весь свой штаб. Сначала Кребс попросил о личной встрече с «главным советским переговорщиком». Чуйков, вынув из коробки длинную русскую папиросу, разжег ее, указал на собравшихся вокруг офицеров и сказал: «Это мой штаб… мой военный совет».
Кребс продолжал возражать, но в конце концов сдался. «Моя миссия, — произнес он, — состоит в том, чтобы вручить послание чрезвычайной важности и совершенно конфиденциальное. Я хочу, чтобы вы знали: вы первый иностранец, узнавший о том, что 30 апреля Гитлер совершил самоубийство».
Для Чуйкова это действительно было новостью, но, не моргнув глазом, он заявил: «Мы это знаем».
Кребс был поражен: «Откуда? Гитлер совершил самоубийство всего несколько часов назад. Двадцать девятого апреля Гитлер женился на Еве Браун; она тоже покончила с собой. Их тела сожгли и похоронили. Это случилось в бункере фюрера». И снова Чуйков скрыл удивление. Ни он, ни кто-либо другой из советского командования понятия не имели о существовании бункера и никогда не слышали о Еве Браун.
Затем начались трудные переговоры. Кребс сказал Чуйкову, что Гитлер оставил завещание, в котором назвал преемников, и передал копию этого завещания русским. Проблема заключается в том, пояснил Кребс, что полная капитуляция невозможна, поскольку Дениц, новый президент, находится за пределами Берлина. Кребс предложил первый шаг: договориться о прекращении огня или подписать частичную капитуляцию, после чего правительство Деница, вероятно, начнет переговоры напрямую с русскими. После звонка Жукову Чуйков решительно отверг попытку расколоть союзников. (Позже это решение было подтверждено Москвой.)
Переговоры продолжались всю ночь. К рассвету Кребс добился от русских одного: требования немедленной и безоговорочной капитуляции города и личной капитуляции всех обитателей бункера.
Пока Кребс продолжал спорить с Чуйковым, фон Дуффинг предпринял рискованное путешествие назад через линию фронта, был обстрелян эсэсовцами и спасен русским подполковником. В конце концов ему удалось добраться до бункера, где он рассказал Геббельсу, что русские настаивают на безоговорочной капитуляции. Геббельс разволновался и воскликнул: «На это я никогда не соглашусь!» Возбужденный спор прервался начавшейся в бункере паникой. Всем теперь казалось, что все советские пушки в районе нацелены на имперскую канцелярию. Фон Дуффинг позже сделал вывод, что это — прямой результат того, что Кребс выдал расположение бункера. Для обитателей осажденного бункера остались лишь две возможности: самоубийство или прорыв. И все начали строить планы: маленькими группами покидать бункер через лабиринты тоннелей под территорией имперской канцелярии, оттуда подземкой до станции «Фридрихштрассе» в надежде присоединиться к сражающемуся отряду, который выведет их на север. «Мы были уверены, что как только вырвемся из окружения к северу от Шпре, то будем в полной безопасности», — сказал впоследствии Вернер Науман.
