Если аист не перестанет упрямиться, он точно умрет. Но Шварц ничего не мог поделать. Остатки консервированного тунца закончились, а свежей рыбы в Берлине не найти… во всяком случае, не для Берлинского зоопарка.
Из всех оставшихся обитателей заповедника любимцем главного смотрителя Шварца был Абу Маркуб. Другие его любимцы давно исчезли. Арру, 75-летнего попугая, которого Шварц научил говорить «папа», два года назад увезли подальше от опасности в Саар. Все немецкие страусы заповедника умерли от контузии или шока во время авианалетов. Остался только Абу, и он медленно умирал от голода. Шварц был в отчаянии. «Абу все худеет и худеет, — говорил он своей жене Анне. — Его суставы начинают распухать. Каждый раз, как я пытаюсь накормить его, он так смотрит на меня, как будто говорит: «Ты ошибся. Это не для меня».
Из четырнадцати тысяч животных, птиц, рептилий и рыб, населявших зоопарк в 1939 году, осталось лишь шестнадцать сотен. За шесть лет войны обширные зоологические сады, включавшие аквариум, инсектарий, слоновник и террариумы, рестораны, кинотеатры, бальные залы и административные здания, — все было разрушено более чем сотней фугасных бомб. Самый страшный налет зоопарк пережил в ноябре 1943 года, когда были убиты десятки животных. Вскоре многих уцелевших эвакуировали в другие зоопарки Германии. В Берлине, где продукты распределялись по карточкам, доставать еду для оставшихся шестнадцати сотен животных и птиц с каждым днем становилось все сложнее. Для удовлетворения потребностей даже сокращенного зверинца требовалось поразительно много продовольствия: не только огромные количества конины и рыбы, но и тридцать шесть различных видов других продуктов, от лапши, риса и дробленой пшеницы до консервированных фруктов, джема и муравьиных личинок. Конечно, был запас сена, соломы, клевера и сырых овощей, но почти все остальное достать было невозможно. Хотя использовались суррогатные продукты, все птицы и животные получали менее половины своего рациона и выглядели соответственно.
Из девяти слонов остался только один. От голода кожа Сиама висела огромными серыми складками, и у него так испортился характер, что смотрители боялись входить в его клетку. Роза, большой гиппопотам, хандрила, ее шкура высохла и потрескалась, но ее двухлетний малыш Кнаучке, всеобщий любимец, все еще сохранял детскую резвость. Добродушный Понго, горилла весом 530 фунтов, потерял более 50 фунтов и теперь долгими часами неподвижно сидел в своей клетке, угрюмо таращась на людей. Пять львов (двое из них — львята), медведи, зебры, антилопы, обезьяны и редкие дикие лошади — на всех них сказался дефицит питания.
Существовала и третья угроза жизни обитателей зоопарка. Время от времени смотритель Вальтер Вендт докладывал об исчезновении некоторых из своих редких подопечных. Было только одно возможное объяснение: некоторые берлинцы крали и забивали животных, чтобы пополнить свой скудный рацион.
Перед директором зоопарка Луцем Хеком стояла дилемма — дилемма, которую даже дружба с партнером по охоте, рейхсмаршалом Германом Герингом, да и с любым другим, если уж на то пошло, не могла разрешить. В случае длительной осады птицы и животные наверняка умрут от голода. Хуже того, хищные животные: львы, медведи, лисы, гиены и очень редкий, ценный павиан, которого Хек лично привез из Камеруна, могли разбежаться во время сражения. Как скоро, размышлял Хек, ему придется уничтожить павиана и пятерых львов, которых он так сильно любит?
Густав Ридель, смотритель львов, который выкормил из бутылочки девятимесячных львят Султана и Бусси, уже решил: невзирая ни на какие приказы, он спасет маленьких львов. Ридель не был одинок в своих чувствах. Почти каждый смотритель придумал план спасения своего любимца. Доктор Катерина Хейнрот, жена семидесятичетырехлетнего директора разбомбленного аквариума, уже ухаживала за маленькой обезьянкой Пией в своей квартире. Смотритель Роберт Эберхард был одержим идеей защитить редких лошадей и зебр, доверенных его попечению. Больше всего Вальтера Вендта волновали десять зубров, близких родственников американского бизона. Они были его гордостью и радостью. Чтобы вывести их, ему потребовалась лучшая часть его тридцати лет в науке. Зубры были уникальными и стоили более миллиона марок, примерно четверть миллиона долларов.
Что касается Генриха Шварца, смотрителя птиц, он больше не мог выносить страданий Абу Маркуба. Он подошел к пруду и еще раз позвал большую птицу. Когда
Абу приблизился, Шварц наклонился и нежно поднял его на руки. Отныне птица будет жить — или умирать — в ванной комнате Шварца.
* * *
Зал красного с золотом Бетховен-Халле в стиле барокко заполнился публикой.
Резкое постукивание дирижерской палочки, — и все стихло. Дирижер Роберт Хегер поднял правую руку и замер. За стенами зала, где-то в разоренном городе, взвыла пожарная сирена, и ее вой постепенно растаял вдали. Еще секунду Хегер позировал, затем его палочка опустилась и приглушенно забарабанили четыре барабана: в недрах огромного Берлинского филармонического оркестра зародился Скрипичный концерт Бетховена.
Деревянные духовые инструменты начали тихий диалог с барабанами. Солист Герхард Ташнер ждал, не сводя глаз с дирижера. Большая часть публики, заполнившей уцелевший концертный зал на Кетенерштрассе, пришла послушать блестящего двадцатитрехлетнего скрипача, и, когда ясные, как колокольчик, звуки его скрипки воспарили, растаяли и снова воспарили, они замерли в восхищении. Те, кто присутствовал на том дневном концерте в последнюю неделю марта, вспоминают, что некоторые даже тихо рыдали.
Всю войну 105 музыкантов Филармонического оркестра предлагали берлинцам редкое и желанное освобождение от страха и отчаяния. Оркестр подчинялся министерству пропаганды Йозефа Геббельса, и, поскольку нацисты считали, что Филармонический поднимает боевой дух, его музыканты были освобождены от военной службы. С этим мнением берлинцы полностью соглашались. Для любителей музыки оркестр был транквилизатором, на некоторое время уносящим их от войны с ее ужасами.
Музыка, исполняемая оркестром, неизменно глубоко трогала рейхсминистра Альберта Шпеера, шефа министерства вооружений и военного производства. Шпеер, самый культурный член нацистской верхушки, редко пропускал концерты. Музыка более всего остального помогала ему забывать о тревогах — никогда еще он не нуждался в подобной помощи так, как сейчас.
Рейхсминистр Шпеер столкнулся с величайшей проблемой своей карьеры. Всю войну, несмотря на мыслимые и немыслимые препятствия, он сохраняя мощь промышленного производства рейха. Однако давным-давно статистические данные и прогнозы ясно показали неизбежное: дни Третьего рейха сочтены. Пока союзники проникали все глубже в Германию, реалистичный Шпеер был единственным министром правительства, который осмелился сообщить Гитлеру правду. «Война проиграна», — написал он фюреру 15 марта 1945 года. «Если война проиграна, тогда и нация погибнет», — раздраженно ответил Гитлер. 19 марта Гитлер отдал чудовищный приказ: «Германия должна быть полностью разрушена. Все должно быть взорвано или сожжено — электростанции, водопроводные станции и газовые заводы, плотины и шлюзы, порты и фарватеры, промышленные комплексы и линии электропередачи, все верфи и мосты, весь железнодорожный подвижной состав и коммуникационное оборудование, весь автомобильный транспорт и склады любого рода, даже автострады».
