Б. Если русские раньше нас подойдут к Берлину, северная группа армий захватит район Ганновера и Гамбургскую группу портов. Центральная группа… захватит часть района или весь район Лейпциг — Дрезден в зависимости от прогресса русского наступления.
С. В любом случае, южная группа армий захватит Аугсбург — Мюнхен. Район Нюрнберг — Регенсбург будет захвачен центральной или южной группами… в зависимости от ситуации на тот момент».
Эйзенхауэр так резюмировал свою стратегию: «Проще говоря, я хочу наступать на Берлин самой прямой и быстрой дорогой объединенными американо-британскими силами при поддержке любых имеющихся в наличии войск, движущихся через ключевые центры и занимающих районы на флангах в общей координированной операции». Однако, добавил он, придется подождать, ибо «на данной стадии невозможно указать время этих ударов и численность этих сил».
Верна ли, ошибочна ли была «стратегия широкого фронта», но Верховным главнокомандующим оставался Эйзенхауэр, и Монтгомери приходилось подчиняться его приказам. Однако он был жестоко разочарован. Для британского народа Монти был самым популярным со времен Веллингтона полководцем (1-й герцог Веллингтон Артур Уэлсли, английский фельдмаршал и государственный деятель. В 1815 году разбил Наполеона при Ватерлоо. — Пер.), а для своих солдат и своего времени он был легендой. Многие британцы считали его самым опытным командующим на Европейском театре военных действий (он это прекрасно знал), и отклонение его плана, который, как он считал, завершил бы войну за три месяца, безумно оскорбило его.
[20]
Этот спор по стратегическим вопросам, имевший место осенью 1944 года, омрачил отношения между двумя командующими, и они никогда уже полностью не восстановились.
В последующие семь месяцев Эйзенхауэр не отклонялся от своей концепции широкого координированного наступления, а Монтгомери не прекращал выражать свое мнение относительно того, как, где и кто должен выиграть войну. Его собственный начальник штаба, генерал-майор сэр Фрэнсис де Гинганд, впоследствии написал: «Монтгомери… считает, что имеет полное право любыми методами отстаивать свою точку зрения: то есть цель оправдывает почти любые средства». Один из методов, которым Монтгомери воспользовался, был очень действенным. Начальник имперского генерального штаба фельдмаршал Брук считал Эйзенхауэра нерешительным. Однажды он охарактеризовал Верховного главнокомандующего как человека «необыкновенно привлекательного и в то же время с очень, очень ограниченным умом с точки зрения военной стратегии».
Эйзенхауэр был прекрасно осведомлен о едких комментариях, исходящих из военного министерства и штаба Монтгомери. Однако, если «война слухов» уязвляла его, он не подавал виду. И никогда не давал сдачи. Даже когда Брук и Монтгомери выступили за введение новой должности «командующего сухопутными силами» — нечто вроде фельдмаршала, втиснутого между Эйзенхауэром и его группами армий, — Верховный главнокомандующий не выказал гнева. В конце концов, вытерпев несколько месяцев «со стиснутыми зубами» (по выражению генерала Омара Брэдли), Эйзенхауэр не сдержался.
Ситуация взорвалась после немецкого наступления в Арденнах.
Поскольку враг расколол англо-американский фронт, Эйзенхауэр был вынужден отвести все войска на северный выступ под командование Монтгомери. Отведенные войска включали две трети 12-й группы армий генерала Брэдли, то есть 1-ю и 9-ю американские армии.
После того как немцев отбросили, Монтгомери дал экстраординарную пресс-конференцию, на которой недвусмысленно намекнул, что практически единолично спас американцев от катастрофы. Фельдмаршал заявил, что он выровнял фронт, «развернул… обратил в бегство… и уничтожил врага». «Сражение было чрезвычайно интересным. Думаю, одним из самых искусных… какие я когда-либо проводил, — сказал Монтгомери. — Я использовал всю имеющуюся силу британской группы армий… таким образом, вы можете представить картину: британские войска сражаются по обе стороны американцев, получивших страшный удар». Монтгомери действительно удалось провести контрнаступление с севера и востока, и провести его превосходно.
На пресс-конференции, если воспользоваться словами Эйзенхауэра, «фельдмаршал создал впечатление, что он выступил спасителем американцев». Монтгомери не позаботился упомянуть ни о роли, которую сыграли Брэдли, Паттон и другие американские командующие, ни о том, что на каждого британского солдата, принимавшего участие в сражении, приходилось от тридцати до сорока американцев.
А самое главное, он забыл отметить, что там, где погиб один британский солдат, погибло от сорока до шестидесяти американских.
[21]
«Мне вообще не следовало созывать ту пресс-конференцию, — сказал Монтгомери автору в 1963 году. — Американцы в то время казались чересчур чувствительными, многие их генералы не любили меня, и, что бы я ни сказал, все было бы неправильно».
* * *
Немецкие пропагандисты быстро ухудшили ситуацию. Вражеское радио передало сильно искаженную версию конференции, направив передатчики прямо на американские позиции; именно их версия первой достигла ушей американцев.
Сразу же за пресс-конференцией и вызванным ею взрывом недовольства вспыхнул старый спор о командующем сухопутными войсками, на этот раз поддержанный активной кампанией, которую развернула британская пресса. Брэдли вышел из себя и заявил, что если фельдмаршала назначат командующим сухопутными войсками, то он покинет свой пост. «После всего случившегося, — сказал он Эйзенхауэру, — если Монтгомери поставят командовать… вы должны отослать меня домой… это единственное, с чем я не смирюсь». Паттон поддержал Брэдли: «Я уйду вместе с вами».
Никогда прежде не наблюдалось такого раскола в англоамериканском лагере. По мере того как усиливалась кампания по «продвижению Монтгомери» — кампания, как казалось американцам, затеянная непосредственно в штабе Монтгомери, — Верховный главнокомандующий в конце концов счел ситуацию невыносимой. Он решил покончить с препирательствами раз и навсегда: вызвать Монтгомери в Объединенный комитет начальников штабов и разобраться со всем этим делом.
Как раз в это время генерал де Гинганд, начальник штаба Монтгомери, узнал о надвигающемся скандале и поспешил на помощь англо-американскому союзу. Он вылетел в штаб и встретился с Верховным главнокомандующим. «Он показал мне телеграмму, которую собирался послать в Вашингтон, — вспоминал впоследствии де Гинганд. — Я прочитал ее и был потрясен». С помощью генерала Беделла Смита де Гинганд убедил Эйзенхауэра задержать телеграмму на двадцать четыре часа. Очень неохотно Эйзенхауэр согласился.
