— Совсем? — Он попытался выпрямиться, но княгиня и вправду повисла на нем всем весом. Он чуть сдвинулся, опуская ее на дровни, потом нащупал полог и рванул к себе, накрываясь с головой. — Не отпускай. Я согласен.
— Душно.
— Подожди, без шубы будет легче.
— Все равно душно.
— И без рубашки.
— Душно.
— Отчего?
— Да сними же ты пояс, царапается! Душно. От ферязи душно. Андрей… Господи, как же я по тебе соскучилась! Зачем ты так?
— Забудь. Тогда ты была… Теперь ты будешь… Забудь, Полина. Я люблю тебя. Разве я тебе не говорил? Я тебя люблю…
Они выглянули из-под полога уже перед полуднем. Андрей опустил шкуру до середины груди, обвел шальным взглядом сверкающий ладожский простор.
— Вот, черт!
— Не богохульствуй.
— Да ты сама посмотри.
— Чего? — Княгиня высунула разлохмаченную голову.
— Никого нет. Вообще!
— Конечно, — засмеялась она. — Ты же сам их прогнал!
— А они ушли. Вот идиоты!
— Перестань ругаться!
— Да? Сейчас мне придется вылезти, связать все сани в обоз и самому вести их в княжество.
— Но я не хочу, чтобы ты уходил!
— Лошади замерзнут. Мне их жалко. Нужно отвести в конюшню. Придется вылезать.
— Вот черт! Какие идиоты!
— Что ты сказала, родная?
— Я люблю тебя, Андрей, супруг мой. Какая я счастливая!
— Пожалуй, я этого не заслужил, но я тоже чертовски счастлив.
— Перестань богохульствовать!
— Я пытаюсь, любимая. Не получается.
— Не уходи!
— Оставайся здесь. Я сейчас увяжу все сани, развернусь, немного проеду, а потом заберусь к тебе.
Супруги вернулись в имение только поздно вечером. Князь оставил обоз на льду заводи, поднялся наверх, ведя в объятиях завернутую в медвежий полог жену.
— Кто готовил курицу с утра? — громко спросил он.
— Я, — отозвалась одна из женщин.
— Две штуки к нам в опочивальню принеси. Когда готовы будут. И до второго пришествия нас больше не беспокоить!
Чета Сакульских заснула только поздним утром, решив на семейном совете не выбираться из постели до самой весны. Но уже через два часа к ним в спальню ворвался Пахом:
— Княже! Андрей Васильевич! Там! Там!..
Зверев наскоро оделся, вышел из дома. Перед крыльцом стоял незнакомый ему боярин в сопровождении двух десятков облаченных в панцирные кольчуги ратников.
— Князь Андрей, урожденный боярин Лисьин?
— Это я, — оперся на перила молодой человек.
— По приказу государя нашего, Иоанна Васильевича, я должен доставить тебя в Москву, в Разбойный приказ для дознания. И коли ты воле царской не подчинишься, сделать это силой.
— Не-е-ет!!! — Полина взвыла, кинулась мужу на грудь. — Не пущу, нет!
— Все хорошо, милая, все хорошо, — обнял ее Андрей. — Не беспокойся, милая. На мне грехов нет.
— Оружие оставь здесь, княже, — предупредил боярин, — и мне не придется его забирать.
— Пахом, принеси мою епанчу и меховые штаны. А ты, Полина, сделай милость, поставь от меня свечу святым Петру и Февронье. После того счастья, что я пережил с тобой, умирать уже не страшно.
— Поторопись, княже!
— Да иду я, иду. Коня своего брать али государь обеспечит?
— Не беспокойся, довезем.
Царская стража неслась с задержанным даже не с заводными — на перекладных, по почтовому Новгородскому тракту, и таким образом одолела весь путь всего за шесть дней. Однако доставлен он был не в поруб, а на двор к дьяку Земского приказа Ивану Кошкину.
— Поручился я за тебя, друг мой, — предупредил боярин. — Но и ты уж не дури. Завтра со мною во дворец отправишься, там государь суд свой и свершит.
На этот раз Иоанн встретил князя Сакульского в похожей на тюрьму Грановитой палате, в просторной горнице, где со стены взирали на провинившегося добрых два десятка нарисованных на штукатурке князей. Здесь же были и воевода князь Петр Шаховской, и боярин Кошкин, и еще несколько думных бояр в тяжелых шубах и с могучими посохами, которыми при нужде и голову несложно расколоть. Государь прохаживался перед своим, вынесенным на три ступени вверх, креслом и нервно перебирал четки.
— Дело наше простое и ясное, князь Андрей Васильевич. Дело о смертоубийстве, о душегубстве, колдовским образом сотворенном. Однако же прежде чем судьбу твою решить, желаю оправдания твои узнать. Зачем ты сие сотворил, зачем лгал, прелюбодействовал? Грешил зачем пред ликом Божьим?
— А не могу ли я сперва узнать, в чем дело? — скромно спросил Зверев.
— А то ты не знаешь! — стукнул посохом об пол князь Шаховской. — Вот смотри. Узнаешь? — Он протянул к Андрею плоскую серебряную фляжечку. — Твоя-а? А, твоя-а? Давно, давно мне люди сказывают, что за моей спиной вы с Людмилкой вытворяете, а ныне уж и до душегубства сговорились!
— О чем это он, государь? — перевел взгляд на Иоанна князь.
— А ты, стало быть, ни о чем не ведаешь? — взмахнул четками царь. — Хорошо, я расскажу. Ведомо стало одному из холопов княжеских, что кто-то к княгине Людмиле тайно ходит. Стал он следить за ней внимательно, и как снова личность подозрительная явилась, разговор тайный он за дверью и послушал. Про то услышал он, что сговорились двое лиходеев князя Шаховского отравить. Был он с тех пор настороже, а как посыльная яд принесла, обо всем князя упредил. По повелению Петра Ильича повязали слуги княжеские и слугу преданного княгини, что яд должен был влить, и ведьму, сводню старую. Признались оба под пыткою во всем до конца, а злодея, яд сварившего, Ксения назвала с радостью. Знаешь, на кого указала? На тебя!
— Под пыткой? — хмыкнул Андрей. — Под пыткой они хоть в убийстве Гостомысла признаются. Эка невидаль!
— Не все под пыткой речи свои вели. Княже, холоп твой где?
— Вон, в углу хоронится, — указал на седого низкого мужчину в суконном кафтане князь Шаховской. — Иди сюда.
— Слышал я все, — низко кланяясь, засеменил к хозяину холоп. — Отравить они воеводу сговаривались. Страшно отравить.
— Так твое это зелье, князь? — повторил свой вопрос князь Шаховской. — Твоя фляга?
— А вы ее не открывали, не трогали?
— Что же мы, обезумели, смерти искать?
— Как же отравить тебя нужно было, Петр Ильич? В ухо накапать? Ноги ядом растереть?
— В вино, сказывали, подмешать нужно.
— Вино во дворце есть, государь?
— Кто-нибудь, — повысил голос царь, — принесите кубок и кувшин вина.
