XV
Ранним утром 10 июля 1943 г. мы с генералом Гэем, полковником Одемом и капитаном Стиллером высадились на Сицилии в районе Джелы. Берег в месте высадки простреливался, но снаряды в большинстве своем падали в море метрах в семи—восьми от кромки воды, где никому особенного вреда не причиняли. Однако, несмотря на это, на берегу царило смятение и никто не делал того, что был обязан делать. Мы с моими штабными офицерами прошлись по берегу и восстановили порядок, воодушевив людей прежде всего тем, что не прятались и не кланялись немецким пулям, снарядам и бомбам, хотя немецкие самолеты поддерживали своими налетами артиллерию.
Позднее мы прибыли в Джелу и провели несколько часов под довольно плотным орудийным и пулеметным огнем. Мы видели, как слева от нас бригада итальянской пехоты атакует неплотный фронт, удерживаемый двумя ротами рейнджеров. Справа от нас прорвалась группа из двенадцати танков, которая находилась не более чем в четырехстах метрах от берега.
Чтобы найти генерала Терри Аллена, нам пришлось проехать между позициями 1–й дивизии и теми вражескими танками. Нельзя сказать, что поездка была вовсе безопасной, поскольку немцы подтянули еще шесть десятков танков и перешли в контратаку против наших. Нам все же удалось разыскать генерала Аллена и обсудить с ним планы завтрашней атаки. Обсуждение шло под свист пуль и грохот взрывов, а потому то совещание стало самым коротким штабным совещанием из всех происходивших на моей памяти. Меня за этот случай наградили «Дубовой ветвью», которой я, по моему убеждению, не заслуживал, поскольку лишь выполнял свой долг. Правда, ситуация сложилась опасная — один случайный снаряд разорвался в нескольких метрах от того места, где стояли мы с генералом Эдди, а в другой раз поблизости упала бомба.
XVI
С наступлением ночи 13 июля 1943 г. я убедился, что немецкие контратаки 11–го и 12–го числа стали последними серьезными попытками противника задержать наше продвижение. Придя к осознанию данного факта, я изменил свои планы дальнейшего ведения кампании в Сицилии. Возьми я в советчики свои опасения или поверь донесениям разведки, операция могла затянуться и завершиться не столь успешно.
Кажется, что решение свое я принял легко, однако на деле оно мне далось очень трудно.
XVII
14 июля я получил депешу от генерала Александера, который хотел, чтобы я занял оборонительные позиции в районе Кальтаниссеты,
[266]
прикрывая с левого фланга тыл Восьмой британской армии. Исполнение такого приказа наносило вред американской армии, и с помощью генералов Кейза, Ведемейера и Гэя я составил план обходного маневра через Агриджето и Кастельветрано на Палермо.
Затем вместе с генералом Ведемейером мы полетели в Африку, где представили свою идею на рассмотрение генерала Александера. Я выразил свою убежденность относительно того, что именно это, а не маневр для прикрытия британского тыла он и имел в виду. Я попросил Александера санкционировать наш план. Он согласился, но сказал, что вместо атаки на Агридженто я должен провести разведку боем. Я так и поступил, проводя разведку боем всеми имевшимися в тот момент в моем распоряжении силами — а именно 3–й дивизией, 82–й воздушно—десантной, двумя рейнджерскими батальонами и тактической группой 2–й бронетанковой дивизии. Если бы я не справился с задачей, меня бы освободили от занимаемой должности. Но я справился, и 22–го мы взяли Палермо.
XVIII
В ходе наступления на Мессину вдоль по дороге, ведущей на Север Сицилии, мы провернули удачную операцию с амфибиями и начали уже разрабатывать следующую, когда сразу же после позднего ужина находившийся в 3–й дивизии генерал Кейз позвонил и сообщил, что генерал Брэдли, командовавший 2–м корпусом, куда та дивизия входила, и ее командир генерал Траскотт выражают единодушную уверенность в том, что повторная операция с амфибиями опасна, а потому просят разрешения отложить ее. Я ответил генералу Кейзу, что никаких изменений не будет, и велел ждать моего прибытия.
Я отправился немедленно, взяв с собой генерала Гэя, которого высадил на берегу с приказом проводить в путь экипажи амфибий, готовившихся к операции. Затем я поехал в штаб—квартиру 3–й дивизии, которая находилась в зоне, частично простреливаемой неприятелем. Траскотта, очень способного и решительного офицера, я нашел страдающим от сильного утомления, чем и был обусловлен его скептицизм в отношении операции. Я приказал ему выполнять приказ и предупредил, что, если операция сорвется, я приму на себя ответственность за неудачу, если же дело выгорит — все лавры достанутся командиру, то есть Траскотту.
Затем я позвонил генералу Брэдли и сказал то же самое ему. Обоим я сказал, что полностью им доверяю и потому возвращаюсь к себе в штаб—квартиру. Оставшись, я бы продемонстрировал им свое недоверие. Мне пришлось провести беспокойную ночку, главным образом из—за обстрелов противника, правда безрезультатных. Вскоре после утренней побудки позвонил дежуривший в ту ночь полковник Харкинс и сообщил, что атака амфибий увенчалась полным успехом.
Даже когда ты полностью доверяешь людям, — а в описываемом случае я полностью доверял тем двум офицерам, — нелегко отдавать приказ провести операцию, если ни тот ни другой не верят в успех.
XIX
Во время наступления на Тройну я отправился на машине в штаб—квартиру генерала Брэдли, руководившего действиями войск на данном этапе вместе с генералом Лукасом. По дороге я увидел полевой госпиталь в долине и решил сделать остановку, чтобы поговорить с ранеными. В том госпитале находилось особенно много тяжелых — наверное, человек триста пятьдесят, — мужественно переносивших страдания. Все они верили в успех операции и хотели, чтобы их товарищи поскорее завоевали победу.
Уже уходя, я заметил сидевшего на ящике возле перевязочной солдата и обратился к нему:
— Что с тобой, сынок?
— Ничего, — ответил он, — просто не могу, и все.
Я поинтересовался, что он имеет в виду, и он сказал:
— Не могу… не выношу, когда в меня стреляют.
— Ты хочешь сказать, что просто отлыниваешь от службы? — переспросил я.
Он разразился рыданиями. Увидев, что он в состоянии истерики, я ударил его по лицу своими перчатками, приказал встать и вести себя по—мужски. Он успокоился. В действительности же в тот момент он мог считаться самовольно покинувшим поле боя.
Уверен, что в данном случае поступил правильно, и, имей другие офицеры смелость поступать таким же образом, постыдная практика увиливать от боя по причине «усталости от войны», прикрывая свою трусость медицинской терминологией, могла бы быть сведена на нет.
XX
28 июля 1944 г. генерал Брэдли поставил меня в известность, что Третья армия будет готова вести боевые действия в полдень 1 августа и что я пока могу принять под свое командование 8–й и 15–й корпуса. Во второй половине дня 29–го к югу от Кутанса я нашел остановившуюся на дороге бронетанковую дивизию, штабисты которой изучали карту на предмет выбора лучшего места для форсирования реки, чтобы затем наступать на Гранвилль. Бросив взгляд на карту, я увидел, что река находится в нескольких километрах, и отправился произвести рекогносцировку. Я обнаружил, что глубины в реке всего полметра, а защищает брод один мазила—пулеметчик, который и рядом со мной попасть не мог, не то что в меня.
