Все, что дала нам встреча в Спа, так это потерю двух дней в самом начале наступления. Мои планы, основывавшиеся на допущении относительно неспособности немцев ответить серьезным контрнаступлением, доказали свою правоту.
Я сделал попытку, правда безуспешную, закрепить за собой 9–ю или 10–ю бронетанковую дивизию, чтобы обеспечить возможность 20–му корпусу очистить треугольник Саар — Мозель.
4–го я посетил госпитали и удивился сравнительно малому количеству раненых, однако нашел трех военнослужащих с самострелами: в двух случаях раны были в левой ноге, а в третьем, в левой руке. Я склонен считать такого рода ранения самострелами. Я издал приказ, согласно которому впредь солдат с подобными ранами подвергали допросу на предмет или неосторожного обращения с оружием или умышленного нанесения себе ранений. Самострел доказать практически невозможно, но зато довольно просто выявить случаи, когда увечья получены из—за халатности при обращении с оружием. Случается, что солдат просит выстрелить ему в ногу какого—нибудь приятеля, но поскольку такие приятели обычно не слишком старательно прицеливаются и нередко лишают самострельщика слишком большого количества пальцев, данного рода практика не получила широкого распространения.
Поскольку я старался держать план наступления на Битбург в строжайшей тайне прежде всего от своих, чтобы мне не ударили по рукам в самый неподходящий момент, меня сильно огорчил телефонный звонок, которым меня вызвали в Бастонь для отчета к генералу Эйзенхауэру. Когда я прибыл туда, к моему огромному облегчению, оказалось, что это, так сказать, чисто фотографическая акция. Было довольно занятно, хотя и не слишком приятно отметить, что генерал Эйзенхауэр ни разу не завел речь о бастонском наступлении, хотя после 19 декабря, когда он, совершенно очевидно, был рад моему вмешательству в самый критический момент немецкого прорыва, мы с ним больше ни разу не виделись.
Польза от участия в совещании для меня была только в одном — в том, что касалось замены командира корпуса. Генерал Брэдли заявил, что Мидлтон должен возвратиться в Первую армию, откуда он и пришел ко мне. Я же возразил, что предпочел бы сменить не Мидлтона, а Милликина, поскольку, несмотря на его успехи во время бастонского наступления, по сравнению с Мидлтоном ему пока не хватало опыта. Генерал Эйзенхауэр разрешил мне оставить у себя Мидлтона. Все время, пока шло совещание, я часто подумывал о Нельсоне
[197]
— в ночь перед атакой на Кальви, что на Корсике. Когда адмирал открыл, что французов вдвое больше, чем он предполагал, то не стал докладывать об этом начальству, опасаясь, как бы ему не приказали отказаться от сражения.
На обратном пути в Бастонь я поехал через Труа—Вьерж, где находился новый командный пункт 8–го корпуса. Его наступление развивалось лучше, чем ожидалось. 4–я дивизия находилась уже всего в трех километрах от Прюма. В ту ночь 11–я бронетанковая дивизия должна была наступать следом за 4–й пехотной, чтобы занять господствующие высоты к востоку от реки, но не смогла справиться с поставленной задачей.
Я встал в 03.00 утром 6–го числа с полностью сложившимся в моей голове планом прорыва силами 8–го и 12–го корпусов и уверенностью в том, что, когда процесс пойдет, мы сможем использовать две, а может, и три бронетанковые дивизии, чтобы вновь отыграть старый спектакль, премьера которого состоялась на Бретонском полуострове. Стали ли те тактические схемы результатом воодушевления или же просто бессонницы, я точно не знаю, однако чуть ли не все мои тактические идеи приходят мне в голову уже готовыми, точно Минерва,
[198]
которая вышла из головы Юпитера.
Прибыл генерал Эдди в полной уверенности относительно успеха своего начинающегося наступления.
5–я дивизия пошла на прорыв в 01.00 7–го числа и форсировала реку Сюр. Из—за быстрого течения и разлива реки произошло немало неприятных инцидентов с лодками и плотами; вероятно, не менее шестидесяти человек утонуло в реке в ту ночь.
Одна штурмовая бригада 76–й дивизии (417–я, под началом полковника Джорджа Э. Брюнера), наступая на правом фланге 5–й пехотной дивизии, смогла лучше справиться с переправой, поскольку мало кто в ней представлял себе, насколько она опасна. Перебравшись на другой берег, они практически ничего не делали целых три дня — вероятно, приходили в себя от шока, вызванного собственным героизмом.
80–я дивизия, наступавшая к западу от Валлендорфа, что западнее слияния рек Ур и Сюр, не встретила серьезных трудностей и смогла благополучно осуществить переправу двух батальонов. В этом случае была предпринята получасовая артиллерийская подготовка, а с рассветом в атаку пошла пехота.
Форсирование водных преград этими тремя дивизиями стало замечательным подвигом. Разлив оказался настолько велик, что заграждения из колючей проволоки, протянувшиеся вдоль линии Зигфрида, которые прежде находились вплотную к реке, ушли под воду, так что, когда наши парни высаживались из лодок, многие угодили прямо в них. Все склоны холмов покрывали германские доты, дзоты и колючая проволока. Один гражданский наблюдатель признался мне позднее, что не думал, что на земле найдется разумный человек, верящий в возможность преодоления подобных преград. В действительности же дерзость атаки и сила позиции склонили чашу весов успеха на нашу сторону. Между тем погода улучшалась чрезвычайно медленно, и мы с Эдди здорово волновались.
Единственный оставшийся как бы в стороне корпус (20–й) Третьей армии ничего замечательного в тот день не совершил.
Во второй половине дня я посетил участок реки Мозель, охраняемый 2–й кавалерийской бригадой под началом полковника Хэнка Рида (Чарлз X. Рид), и был приятно удивлен тем, как хорошо у них поставлено дело. Мы поднялись на берег и наблюдали немецкие позиции чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Поскольку я не привык находиться в такой близости от неприятеля, то немного забеспокоился. Однако никто не решился выстрелить в нас.
8–го числа ситуация не улучшилась. Мы все еще не располагали ни одним мостом через Ур или Сюр, и возможности для атаки оставались крайне ограниченными. Я предпринял не увенчавшуюся успехом попытку отсрочить отвод с передовой 17–й воздушно—десантной дивизии. Уверен, львиной доле своих успехов и своей непопулярности у начальства я обязан тому факту, что всегда бурно сопротивляюсь намерениям отобрать у меня ту или иную часть и нередко выхожу победителем, настоян на своем или добившись компенсации — предоставления взамен другой части.
