Перспектива возможного захвата власти нацистами не позволяет австрийским властям принимать по отношению к ним решительные полицейские и судебные меры. Все министры опасаются репрессий со стороны будущего нацистского правительства…»
Диктуя, он расхаживал по комнате и оказывался то перед Люси, то за ее спиной. Поспевать за ним было не просто, поскольку он то говорил размеренно, подчеркивая каждое слово, то вдруг начинал торопиться. Смысл его слов не всегда доходил до сознания Люси, настолько она тоже торопилась.
Он диктовал своим мягким, приятным тенором и она ощущала, как рождалась каждая его фраза. Время от времени он останавливался и спрашивал:
— Вы поспеваете за мной? Может я говорю слишком быстро, может быть недостаточно отчетливо?
Временами он действительно говорил слишком быстро. Но Люси, опытная машинистка, старалась поспевать и не прерывать его.
Он диктовал довольно долго. Люси пользовалась каждой паузой, чтобы бросить взгляд на его лицо. Его волнение невольно передавалось ей, вызывая внутренний подъем.
Незнакомец стал чаще делать паузы и наконец остановился.
— На сегодня, кажется, довольно, — сказал он и добавил, — У вас на лице, фройлен, видна усталость! Видимо, вам тяжело таким образом работать, но что поделаешь!
Он внимательно вглядывался в ее тонкое лицо, карие глаза и тонкие, красиво изогнутые губы, высокий, чуть выпуклый лоб, красиво зачесанные назад белокурые волосы.
— С вами приятно работать, — улыбнувшись, заметил он. — Как-то даже улучшается настроение.
Он продолжал улыбаться и от этого его суровое выражение лица показалось ей более мягким.
— Спасибо, — вежливо ответила она. По ее выговору он догадался, что она не немка, но интересоваться из какой она страны, он не стал.
— Вы поспеваете следить за ходом моей мысли — еще раз спросил он, — или техническая сторона поглощает все ваше внимание?
— Да, я не всегда успеваю следить, — призналась Люси. — То о чем вы говорите столь важно, что конечно, нельзя не прислушаться.
— Давайте проверим себя. Прочтите, пожалуйста, то, что вы записали.
Она начала читать, делая над собой усилие, чтобы правильно повторять его выражения. Несколько раз он вежливо поправлял ее.
— Получается как будто неплохо, — похвалил он ее. — Я думаю, что нам часто теперь придется вместе работать.
Одевая свое пальто, он с улыбкой сказал:
— А ведь мы даже не познакомились. Меня зовут Вилли.
— Люси, — весело ответила она.
— Я надеюсь, госпожа Люси, что эти материалы не будут у вас долго задерживаться. Сейчас нужно быть крайне осторожным…
— Можете быть спокойны, — прервала она его с улыбкой, — через пару часов они будут отправлены с надежным человеком.
Они простились, а через два часа, она передала материалы связнику Эрвину.
В этот вечер Леман сидел в столовой своей квартиры на Кармен-Сильваштрассе, 21, курил сигару и ждал ужина. Уютно устроившись в широком, старом кресле, он размышлял о недавней встрече с новым работником, точнее работницей, советской нелегальной разведки, сожалел об отъезде Ярослава, с которым они сработались и хорошо понимали друг друга. Помимо всего, прочего, Ярослав регулярно снабжал его хорошими продуктами и с его отъездом эти поставки прекратились.
Маргарет возилась на кухне с ужином. Она задерживалась, очевидно, решила на этот раз приготовить что-то вкусное, о чем свидетельствовали приятные запахи, распространявшиеся из кухни по квартире. Всю прошлую неделю он задерживался на службе, кроме того, один вечер провел с Флорентиной, и сегодня ему даже приятно было побыть вечером в своей квартире, одеть халат и домашние туфли.
Его мысли вернулись к занимавшей его теме: почему немцы оказались столь восприимчивы к нацизму: в силу чисто внешних обстоятельств или может тут дело в их национальном характере?
Запах из кухни прервал его размышления и Вилли с удовольствием стал принюхиваться. Его отношения с Маргарет приняли ровный характер и это устраивало их обоих. Как ни странно, но после смерти родителей жены, отношения между супругами стали гораздо лучше. Отец Маргарет, чиновник местного суда, не выносил своего зятя. Старик и в отставку вышел раньше срока только для того, чтобы развести Маргарет с Вилли и забрать дочь к себе с тем, чтобы потихоньку втянуть ее в управление гостиницей и рестораном.
Однако эта затея провалилась. Маргарет отказалась менять Берлин на провинцию.
Наконец Маргарет показалась в проеме кухонной двери с тарелкой супа в вытянутых руках. Потом последовало второе, хлеб и приправы. Только теперь Вилли почувствовал, как он сильно проголодался. Он с аппетитом набросился на суп, откусывал большие куски хлеба и не переставая при этом весело разговаривать. Покончив с супом, он принялся за втрое: отварную рыбу с картофелем, заправленным топленым сливочным маслом.
Маргарет сидела рядом и, попивая чай, терпеливо дожидалась, когда можно будет рассказать о странном незнакомце, который сегодня посещал их соседей и, как потом призналась одна из них, осторожно интересовался Леманами и их знакомыми. Дождавшись такой возможности, она подробно стала обо всем рассказывать.
— Ты стала свидетелем обычной практики, которую ввели у нас на службе, — сказал он ухмыляясь, когда она закончила свой рассказ, — недоверие друг к другу и периодические проверки. Не обращай внимания. По крайней мере, одно достоинство у нового рейха есть — такие молодцы могут вытворять что угодно и никакой управы на них нет!
Для Маргарет, ограниченной пребыванием в четырех стенах своей квартиры, этот визит стал событием и для нее было так огорчительно, что Вилли отнесся к этой новости с таким безразличием. Ей хотелось выговориться, но они перестали понимать друг друга, особенно, когда дело касалось политики.
Вилли продолжал с аппетитом есть не замечая, что у жены начало портится настроение.
— В конце концов от нас ничего не зависит, — примирительно сказал он.
— Зачем ты притворяешься? — сердито спросила Маргарет, и ее некрасивое лицо, стало еще более неприятным. — Всех ты осуждаешь, каждого, кто способен откликнуться на призывы власти, ты считаешь дураками! Ты просто не способен понять, что у людей могут быть свои симпатии и антипатии, наконец, просто убеждения!
Ей становилось все труднее с ним ладить, особенно, когда речь заходила о нацистах. Конечно, среди нацистских лозунгов много нелепых и возмутительных: она сама не всегда их принимала. Но когда Маргарет начинала, спорить с мужем, она назло ему старалась защищать нацистскую партию. Скрытое презрение, с которым Вилли оценивал политику нацистов, лишь усиливало ее раздражение и побуждало ему противоречить.
— Хорошо, — сегодня он явно не был настроен спорить, — если ты так хочешь, если тебе неприятно, я буду положительно относиться ко всему, что они вытворяют. А теперь давай займемся рыбой, — неторопливо размяв несколько оставшихся картофелин, он добавил, — я понимаю, Маргарет, что тебе многое не по сердцу и ты ищешь какой-нибудь выход. Я целые дни пропадаю на работе, постоянно общаюсь с людьми и хотя от этого ничего не меняется, все-таки какое-то утешение это дает. Ты же целые дни проводишь в этой квартире и никого, кроме соседей, да лавочников, ты не видишь. Тебе даже поговорить толком не с кем. Ну давай все же перейдем к картошке с рыбой, — и он наклонился над своей тарелкой.
