-- Ушли! -- вырывается у меня вместе с отчаянием, и я безвольно опускаюсь на колоду.
Не могу уяснить, как это случилось. Какая обида угнала стариков от нас? Ведь с ними же нет ни крошки хлеба, ни посуды, ни постели! А может -- и спичек. Нет, это непостижимо уму!
Слышу позади шорох -- моим следом идет Баюткан, со сломанною ногой. Он подходит ко мне совсем присмиревший. Я отворачиваюсь, нет сил видеть его ужасные глаза, переполненные болью. В них боязнь остаться брошенным в гнетущей тишине мокрого леса.
Я тороплюсь к своим. Следом скачет на трех ногах Баюткан. Он не поспевает за мною, отстает.
Голова не способна соображать. Бегу...
Меня встречает взволнованный Трофим.
-- У Василия отнялась левая рука.
-- И у меня не лучше новость: проводники ушли от нас.
-- С чего бы это они? Вещи-то их тут.
-- И все-таки ушли.
Василий Николаевич, увидев меня без проводников, встревожился.
-- Где Улукиткан?
-- Ты только не волнуйся, проводники ушли ниже, наверное, там дождутся нас.
Он не может осмыслить мои слова. Его лицо вытягивается. На щеках появляются желтоватые круги; голова беспомощно откидывается назад.
-- Нет, нет, ты обманываешь! Что же вы теперь будете делать со мною? -спрашивает он дрогнувшим голосом.
Вижу, Трофим присаживается к нему, обнимает его голову, прижимает к своей груди.
-- Успокойся, Василий... Клянусь, мы до конца не бросим друг друга, и что бы ни случилось -- останемся вместе. Ты веришь мне?
Василий молчит, переполненный ожиданием чего-то ужасного.
-- Это все пройдет, -- утешает его Трофим. -- Может, распогодится, нас найдет самолет, помогут выбраться.
Более часа мы массируем ему руки и ноги. Другого ничего не можем придумать. Вся надежда на крепкий организм больного. Он еще сможет вернуть нам Василия.
Подтаскиваем его поближе к костру и тут обнаруживаем, что и правая рука ему плохо повинуется: пальцы работают, а поднести к губам ложку не может. Перед нами не человек, а живой обрубок.
Откуда навалилось на нас столько бед?!
Я кормлю больного с рук. Его рот непривычно ловит теплую лепешку, куски горячего мяса, долго жует. Пища застревает в горле, он тяжело дышит. Непрошеные слезы затуманивают глаза, падают с ресниц калеными каплями на мою руку.
Трофим помогает мне, а сам прячет глаза, давится тяжелыми глотками. И кажется, сейчас у него эта человеческая боль за друга выплеснется наружу.
Вот-вот вечер накроет ущелье. Посветлевшее небо кропит тайгу остатками дождя. Решаем плыть, да и нет другого выхода. Видно, не суждено нам уйти от Маи. Загружаем плот, укладываем беспомощного Василия и отталкиваемся от негостеприимного берега. Видим, из чащи выходит Баюткан, провожает нас грустными глазами. Он не понимает, почему люди бросили его...
За правобережными скалами, протянувшимися на много километров, проводников нет. Река сворачивает влево. Закатные лучи бледными полосами прорезают высокое небо. За поворотом встречается первая шивера. Василий Николаевич тревожно прислушивается к реву. Малейшая опасность теперь кажется ему гибелью.
Прибиваемся к первой таежке, быстро организуем ночевку. Трофим остается с Василием Николаевичем, а я иду искать проводников.
Их нигде нет -- они ушли от реки. Но почему не дождались нас, не взяли свои вещи, продукты. У них нет даже куска брезента, чтобы укрыться от непогоды. Бедные старики, сколько мучений им придется претерпеть!
Ночью у Василия Николаевича неожиданно поднялась температура. Он сразу ослаб. Мы с Трофимом дежурим. Все трое не спим. Горит костер. Что сказать больному, чем утешить его?
Теперь ясно -- ему скоро не подняться на ноги, да и поднимется ли вообще? Надо как можно скорее передать его врачам. Мы должны торопиться!
Покидаем стоянку. Мысли о проводниках отступают от нас, теперь уж не встретиться с ними. Василий Николаевич просит устроить его на плоту повыше, чтобы видеть путь. Бойку и Кучума на этот раз привязываем к грузу.
Синеву обширного неба пронизывают лучи солнца. Путь зорко караулит кормовщик, и его властный окрик "бей вправо", "бей влево" далеко разносит звонкое эхо. Теперь, когда с нами больной Василий Николаевич, наши глаза становятся острее, руки сильнее и воля крепче.
Каменная пасть ущелья заглатывает плот. Над нами остается лоскут неба, повисший на конусах гигантских скал. На угрюмых "лицах" гранитных сторожей еще лежит ночная прохлада.
Ворчливая река несет наше расшатанное суденышко дальше. В ущелье нет тишины. Мая, пытаясь спрямить свое русло, подобно гигантскому жернову, день за днем, год за годом перемалывает камни и плоды своей работы уносит вниз в виде песка и гальки. Подточенные скалы рушатся, пытаясь запрудить реку, и тут-то, у каменной свалки, и зарождается нескончаемый грохот воды, потрясающий ущелье. За миллионы лет Мая сумела зарыться глубоко в материк, отполировать отвесные берега, воздвигнула на пути сказочные чертоги из мрамора.
Василия Николаевича тревожит малейший всплеск, скрип плота, даже крик птицы. Глаза ищут у каждого поворота, у каждого камня опасность, а если что замечают, по его загрубевшему лицу расплываются бледные пятна, ворот телогрейки кажется тесным, он вытягивает шею, точно хочет проглотить застрявший в горле комок, и с напряженностью ждет развязки. Когда же плот минует опасность, Василий Николаевич впадает в короткое забытье, затем начинает одной рукой крутить цигарку, но бумага рвется, махорка просыпается.
-- Покурить бы, -- просит он, и я на минуту присаживаюсь к нему.
-- Что ты сторожишь, Василий, сам себя пугаешь? Уснул бы, -- говорю я, закручивая ему "козью ножку".
-- Боязно мне, понимаешь, в воду опрокинет, без ног, без рук -- чем отбиваться?
-- Не опрокинет, вода большая, может, сегодня вынесет до устья, отправим тебя в больницу.
-- Мне теперь не жить. Хуже некуда...
-- Не отчаивайся, еще походим по тайге!
-- Так думаешь? -- и на его лице готовность поверить моим словам.
-- Нос вправо! -- гремит голос кормовщика, подхваченный пробудившимися скалами.
Я вскакиваю, хватаюсь руками за весло. У Василия Николаевича изо рта выпадает цигарка...
Где-то близко крутой спад реки. За первой грядой бурунов ничего не видно. Неужели порог? Мысли не поспевают за событиями. Мы у края. Плот подхватывает тугой поток воды и со всего разбега набрасывает на валун.
Толчком меня сбивает с ног. Я теряю весло. Взбунтовавшиеся волны поднимают правый борт плота. В последний момент, сваливаясь в воду, я пытаюсь поймать Василия, но руки скользят мимо.
Треск, визг собак, человеческий крик в бурунах... Я захлебываюсь, теряюсь.
