Когда до ближних стругов оставалось метров пятьдесят, князь Сакульский спустился по сходням на берег, встал там, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Если едут очередные просители — они должны увидеть его спокойствие, уверенность в своих силах. Лицезреть хозяина острова, а не шкодливого мальчишку. Вот Андрей и стоял, несмотря на жуткий зуд у солнечного сплетения. Зверев никак не мог отделаться от ощущения, что на дне кораблей лежат наготове лучники, которые вот-вот начнут пускать стрелы именно в это место.
Десять метров… Пять…
Когда до кромки оставалось всего несколько шагов, многие черемисы принялись прыгать прямо в воду и выбираться из реки, поднимая тучи брызг. Большинство держали в руках какие-то грязные волосатые мячики. Только когда эти подарки полетели ему под ноги, Зверев понял, чем кланяются ему воины со стругов: человеческими головами!
— Это татары, княже! Это татары! — наперебой хвастались черемисы. — Я убил троих! Я убил пять, десять татар!
— Смотри, княже, мы отринулись от Казани! Мы служим русскому царю! Мы Казани враги, враги! Мы поплыли к Казани и бились с татарами! Мы гнали и убивали их! Смотри, мы не обманываем! Мы за царя, княже, за царя! Враги Казани! Смерть татарам, смерть!
Еще разгоряченные после недавней стычки, они размахивали руками, толкали друг друга, громко кричали и смеялись. Многие окровавленные, раненые, в рваной одежде — они были невероятно счастливы.
— Была битва? — спросил Зверев.
— Мы на Арское поле вышли, княже, — растопырив пальцы, горячо начал рассказывать бритый наголо черемис в войлочном поддоспешнике и с кровавым пятном на щеке. — И стали там всех бить. Всех татар и крымчаков. Они побежали, мы на них насели, рубили с две версты. Тут с Казани сотни хана Кащака вылетели, на нас кинулись. С полсотни, мыслю, наших побили. Но и мы их не менее. Отогнали. А там глянь — новые сотни выходят! Нагоном пошли, в круг, к реке нас прижали. Ан мы вдоль причалов все лодки собрали да по воде и ушли! Мы побили татар, княже, гляди, — указал на груду почти из полусотни голов бритый. — Не друзья мы более Казани, веришь? Враги!
— Вы молодцы, — наконец понял смысл происходящего Зверев. — Вы отважные, умелые и достойные воины. Царь всея Руси нуждается в таких ратниках. Готовы ли вы поклясться ему в верности и служить честно и доблестно, покуда хватит сил?
— Клянемся, княже, клянемся! Верим русскому царю! Любо! Станем служить!
— Коли так, — развернул плечи князь Сакульский, — то ныне пойдете вы вместе со мной и произнесете слова клятвы в святом месте. И поцелуете на этом крест пред богами и людьми!
— Любо! Веди нас, князь! Будем служить!
Черемисов оказалось двести двадцать шесть человек. Поцеловав крест в верности царю Иоанну в центре древнего капища, у алтаря христианского храма, первые добровольцы правобережной Волги раскинули лагерь на полпути меж церковью и Щучьей заводью и принялись шумно делить привезенное на стругах добро, не забывая запивать ссоры пивом и вином. Выглядело все это, может, и не очень культурно, но зато Андрей был уверен: эти не сдадутся казанцам никогда! Две сотни бойцов — неплохое подспорье к полутора десяткам бердышей и трем десяткам пушек. Скромный гарнизон новой крепости начал обрастать живым мясом.
— Хану Кащаку уже сейчас наверняка очень хочется меня убить, — усмехнулся себе под нос Зверев. — Да руки коротки. Пока дороги не просохнут, сюда ни одной собаке не пробраться.
Стены продолжали расти не по дням, а по часам. За два дня поднялась стена вдоль Щучьей протоки, еще за сутки — башни напротив брода, с широкими бойницами для подошвенного боя. Пока пушкари перетаскивали сюда с ладьи пищали, порох и картечь, плотники выложили нижние венцы еще на сотню саженей стены и начали собирать очередную башню, теперь для пригляда за заводью. Девятого мая рядом с первой ладьей к берегу причалила вторая, по сходням сбежал веселый боярин Поливанов, кинулся обниматься:
— Как я рад тебя видеть, княже! И тебя, Иван Григорьевич! Два месяца одни и те же смерды вокруг, рожи примелькались и надоели, словом перекинуться не с кем, делать нечего. Пока черемисы округ плавали, хоть на сечу надежда оставалась. Руки размять, в деле ратном повеселиться. Ан и те вскорости попрятались. Дозволь ныне на берег сойти, Андрей Васильевич? Приглядывать на Волге, почитай, и не зачем боле. Последний плот, он у берега стоит, еще один в заводи разбирается. От и все. Терять боле нечего, ни бревна не пропало.
— Последний плот? — удивился Зверев. — Так быстро?
— Это тебе быстро, Андрей Васильевич, — засмеялся Поливанов, — в делах да хлопотах. А для меня — ровно в порубе год просидел. По земле крепкой походить хочется. И не на десять сажен, а чтобы верст пять и без поворотов! В баньке особливо попариться хочется, да чтобы с пивом и девками!
— Насчет бани не знаю, — повернулся к Выродкову Андрей. — Что скажешь, Иван Григорьевич?
— Придется седьмицу потерпеть, — похлопал ладонью о ладонь мастеровитый арабист. — Как стены встанут, тогда и о баловстве позаботимся. Ты же не хочешь, боярин, чтобы татары нас без штанов в парилке заловили?
— Седьмицу? — не поверил своим ушам Зверев. — Ты хочешь сказать, что закончишь строительство крепости через семь дней?
— Нешто сомневаешься, княже? Дык, сам глянь. Чего там осталось? Мелочи!
Князь Сакульский вскинул брови, потом быстрым шагом направился к воротам, вошел внутрь крепости и остановился возле угловой башни, построенной самой первой. Строители успели срубить большую часть росшего на острове бора: где на леса, где для воротов и рычагов, где просто чего-то по месту не хватило и пришлось доделывать, подгонять и добавлять. Зато теперь стена была видна почти целиком. Недостроенным оставался еще изрядный участок, сажен двести. Ну и башни. Однако три четверти города уже были готовы к обороне, причем на местах имелись и пушки, и заряды, и ратные люди, умеющие с этим оружием работать. Что помешает боярину Выродкову закончить остальное в считанные дни? Неделя — и безымянный пока город будет готов выдержать любую осаду.
— Семь дней? — еще раз недоверчиво переспросил Зверев.
— Ну коли кровли еще покрыть, двери на подпятниках подогнать, коли не заладится что… Ну восемь дней — крайний срок, княже. Это не считая бани, причалов и колодца тайного для воды.
— Восемь дней… — задумчиво повторил Андрей. — Что же, Иван Григорьевич, у тебя хлопот преизрядно, тебя трогать не стану. А вот ты, Константин Дмитриевич, слушай меня внимательно. За Свиягой буреломы непроходимые, да и сама река полноводная. Затон тоже широкий, ты сам видел, через него не перепрыгнешь. Зато через ручеек брод имеется, и дорога через болота летом, в жару, проходимая. Посему для крепости всего две опасности. Татары либо посуху подойти попытаются и через ручей к стенам прорваться, либо на лодках с Волги подойти. У тебя сорок орудий. Картечными залпами ты хоть сто тысяч ратников от брода отгонишь — место открытое. Ядрами любые корабли от острова, Свияги и затона отворотишь без труда. Только не зевай — и ни одна сила с тобой не управится. Еще я тебе своих холопов оставлю с пищалями и дядьку опытного. Стрелки они не аховые, но с огнестрелами обращаться умеют. Возле церкви две сотни черемисов табором стоят. Присягу на верность государю принесли, кровью повязаны, так что служить будут честно. Понял? За воеводу здесь остаешься. На тебе и крепость, и безопасность мастеровых. Давай, укрепляйся, обживайся, готовься.
