Перед кремлем Андрей спешился, повел коня в поводу — однако ратники в сверкающих бахтерцах, с наведенными золотом нагрудными пластинами перекрыли ему путь:
— Кто таков, чего надобно?! — грозно поинтересовался один из воинов.
— Князь Сакульский, к государю с докладом. Поручение я царское исполнял.
— Я о том дьяку царскому передам, — кивнул стражник. — Коли дозволение получим, пропущу.
— Ты что себе позволяешь, боярин?! — возмутился Андрей. — Ты с кем разговариваешь? Я по делу государеву прибыл! Как останавливать меня смеешь?!
— И я дело государево делаю! — положил ладонь на рукоять сабли ратник. — Тут все царю служат. А он один, и с каждым слугой лично встретиться не может. Жди. Доложу. Коли пожелает тебя увидеть государь, то покличет. Коли нет — с подьячим речи свои вести станешь.
Зверев погладил рукоять своего клинка, прикусил губу, кивнул и развернулся. Не силой же прорываться в самом деле!
Между кремлем и рекой возвышалась белоснежная махина Троицкого собора: размером с половину футбольного поля, он словно вздымался из каменных волн. Арки наружной прогулочной галереи подпирали арки самого собора, из которых вырастал свод храма, а все это вместе украшалось высоченной золотой луковкой с вздернутым под самые облака крестом. Порталы укрывала столь тонкая, изящная резьба, что казалось — камень под пальцами мастера лепился подобно пластилину.
Андрей перекрестился на храм, пару раз обошел его кругом, спустился к реке, ополоснулся, напоил коня, вернулся обратно в крепость и подошел к кремлю.
— Ныне государю недосуг, — встретил его в воротах ратник в золоченой броне. — Весь в делах и хлопотах. Духовник его, батюшка Сильвестр, сказывал, донесет он дьяку Адашеву о твоих кручинах. Как время случится, тебя из Казенного приказа призовут.
Андрей понял, что остался с носом. Здесь не было боярина Кошкина, царского родича, что сам был вхож к государю и легко мог привести с собой друга или напомнить о нем Иоанну. Здесь не было кремлевских телохранителей, знавших князя Сакульского в лицо. Без друзей и знакомых при дворе Зверев оказывался так же далек от царских дел, как и обычный смерд в позабытой средь лесов деревне. Сам никто и звать его никак. Простой привратник не желал его узнавать и был непреодолим, как стена из мореного дуба.
— Что-то не знаю я тебя, боярин? — вскинул подбородок Зверев. — Ты из каких земель, из какого полка?
— Калужские мы, — с гордостью сообщил ратник. — С князем Серебряным Казань брали. Ныне в избранную тысячу государем зачислены, за храбрость.
— Храбрые воины государю нужны, — довольно улыбнулся Зверев, нащупав нужную информацию. — В кремле живете али только на службу сюда выходите?
— Иные и в кремле, а иные на дворах окрест, — поежился боярин. — Тебе-то чего?
— Чего-чего… Ждать буду! — И Андрей пошел прочь.
Итак, царя в Александровской слободе охраняли бояре из избранной тысячи. А как же иначе? Именно те, кому царь доверял, кто ради службы отказался от местнических привилегий. А коли так, то большая часть служилых людей через руки дьяка Кошкина прошла. И многих из них Зверев знал. Осталось только поискать вокруг знакомые лица. Не в людской же они после службы сидят, в духоте и тесноте? Наверняка комнаты на постоялых дворах снимают, в кабаках посиживают… Если только царь со своей воинственной трезвостью еще и тут все заведения не позакрывал.
— Только сперва самому надобно обосноваться.
В городской толчее Зверев насиделся в Нижнем Новгороде, а потому на этот раз отъехал от стен верст на пять и придержал коня возле постоялого двора, вольготно раскинувшегося на поляне меж березовых рощиц, у самого берега Шерны. Потянул носом. Вот он, живой воздух — не то что в городе, где всегда воняет лошадиным навозом, человеческим потом вперемешку с запахом от сотен кухонь и выгребных ям, где духота, постоянный гомон и везде лежит слой желтой пыли. Тут же — легкое журчание реки, шелест листьев и ветер с ароматных лугов. Да и цены на отшибе всегда вдвое ниже.
Он заехал на двор, спешился, кинул хлюпающему носом мальчишке поводья.
— Светелки свободные есть?
— Прости, боярин, не ведаю, — отер тот рукавом сразу всю моську, потом мазнул ладонями по штанам и только после этого принял ремень. — Ныне люда наехало — и не счесть. И знатный люд, и простой, и купцов немало…
— Все сюда?
— И тут хватает.
— Не боярин, а князь, — запоздало поправил Андрей. — Ладно, расседлай коня и зови хозяина, пусть он думает. Где у вас тут трапезная? Я пока перекушу.
В обширном рубленом помещении, заставленном столами и аппетитно пахнущем щами и копченостями, народу оказалось действительно преизрядно. Свободных столов не нашлось вовсе, и Андрей, брезгливо поморщившись, опустился на скамью возле того, где сидели хотя бы бояре — с саблями на поясах, в шелковых и сатиновых цветных рубахах, в суконных ферязях, у кого украшенных золотыми нитями, с вошвами и самоцветами, а у кого — скромных, разве подбитых горностаем и поблескивающих перламутровыми пуговицами.
— Здрав будь, княже, — тут же приподнялись со своего места подкреплявшиеся копченой белорыбицей воины.
На оловянном блюде перед семью мужчинами лежала рыбинка где-то с полпуда весом. Впрочем, сейчас от нее оставалась от силы половина — хребтина уже почти оголилась. Запивалось угощение, судя по всему, вином.
— И вам здоровья, бояре! — кивнул Зверев. — Мы вроде где-то виделись?
— А как же, — тут же подтвердил один из служивых. — О прошлом годе у боярина Кошкина.
— Как же, как же! Избранная тысяча! — с готовностью воскликнул Андрей, хотя так никого из присутствующих и не вспомнил. — А я уж думал, меня и не узнает тут никто. Сегодня, не поверите, в слободе в кремль входил — так какой-то грубиян мне дорогу загородил и даже по государеву делу впускать не захотел.
Воины переглянулись, покачали головами:
— Это да… Ты не серчай, княже, они ведь тоже приказа слушать должны.
— Какого? По важному делу князя знатного к царю не пускают!
— Ныне это все через Адашева идет, княже, — вздохнул тот, что заговорил первым. — Как с Казанью миром дело наладилось, государь зараз много чего нового деять затеял. И строит, и указы рассылает, и советы сбирает. Кого, когда — все у Алексея Федоровича записано. А иных бояр велено не пускать, дабы государя не отвлекали. Иначе, упредили, всего сделать не поспеет. Пока мир на Руси, прям все задумал перевернуть!
— Что же он делает? — заинтересовался Зверев.
— Много чего! — махнул рукой боярин. — Гонцы так и бегают, строители по десять раз на дню приходят. Иноземцев изрядно понаехало. Фряги, немцы, англицкие лекари. С разных волостей музыкантов посыльные привезли, и государь, что ни день, в Троицком соборе их слушает.
— Певцов он, значит, слушает, — шумно втянул в себя воздух Зверев. — А отчет по ратям, к Казани выдвинутым, получить времени нет? — И тут же спохватился: — У Адашева, видать, совсем ум за разум зашел, меня на музыкантишек променять!
