— Весна пришла, мужики. Землю-матушку будить надобно.
Про поговорку: «На Благовещение птица гнезда не вьет, девица косы не плетет» смерды явно не слыхали. Не прошло и часа, как они вывели на поле у подошвы деревенского холма своих впряженных в плуги лошадей и, следуя один за другим, в два разворота вскрыли примерно полгектара пашни. Затем работники разошлись, а вот деревенские бабы начали споро стаскивать в центр вспаханного участка солому, сверху уложили копенку сена, накрыли все чистой белой простыней. Подоспевшие мужья поставили колья, быстро и ловко натянули полотняную палатку с провисшей крышей.
— Что бы это значило, Пахом? — с любопытством поинтересовался князь.
Холоп смущенно закашлялся, и Зверев переспросил уже с тревогой:
— Что это значит, Пахом?
— Дык, — зачесал в затылке холоп. — Примета такая. Ну для урожая. Дык чтобы урожай добрый случился. Ну и это… Не то ничто на пашнях родиться не станет.
— Что ты мямлишь?!
— Дык, надо того, — указал дядька на почти готовый шатер.
— Чего того?
— Пашню… того… Осеменить… Не, оплодотворить… Не, оживить… Не, поднять! Во! По обычаю… Хозяин… Урожай коли потребен…
— Пахом, а по-русски ты говорить умеешь?
— Нешто неясно?! — возмутился холоп. — Хозяин с хозяйкой должны на пашне то сделать, отчего жизнь новая появляется!
— Мы? С княгиней? Здесь?
— Дык, Андрей Васильевич… Коли не… оживить… урожая… голод будет, убыток будет. Беда, в общем, случится…
— Я тебе что, клоун?
— Дык, княже, я их навес хоть сделать заставил! По обычаю, оно ведь на-а… Вот…
— Ты слыхала, Поленька? — взял жену за руку Андрей. — И чего теперь с этим делать? Пороть язычников через одного али о деле важном подумать? Не будет урожая — мы виноватыми окажемся.
— Не знаю, батюшка… — Княгиня скромно потупила глаза и вдруг коротко стрельнула в мужа шаловливым взглядом: — Праздник сегодня. Господь простит, коли уж так нужно…
— А можно? — шепотом поинтересовался Зверев.
В прошлом году, пока он носился почти семь месяцев по государевым делам, княгиня благополучно выносила малютку и в ноябре разрешилась крупной крикливой девчонкой. А потом еще четыре месяца не подпускала мужа, суеверно боясь, что пропадет молоко. И сейчас — не подпускала.
— Все в руках Божьих, — так же тихо ответила женщина и перехватила его за обе ладони.
— Тогда пошли, — тут же решился Андрей. — Не дадим народу помереть с голоду. Ох, на какие только жертвы не решишься ради общества!
— Княже, — негромко окликнул его Пахом.
— Что? — вскинул брови Зверев. — Список сюрпризов не исчерпан?
— Чего? — не понял дядька и тут же отмахнулся: — А-а… Вы того, княже, не беспокойтесь.
— Давай, сказывай, не томи, — остановился Андрей.
— Дык, это… Пока вы того… Ну, в общем, все ладно и славно будет.
— А точнее?
— Дык, это… Народ покуда от вас нечисть отгонять станет, видимую и невидимую. От греха. Она ведь завсегда помешать норовит…
— Ну, Пахом… — покачал головой Зверев и увлек супругу в шатер.
Почти сразу же заплакала жалейка, потом затарахтела трещотка. Минутой спустя к шуму присоединились бубен и барабан, какие-то литавры… Хотя скорее это были крышки от кастрюль и котелков. Смерды вошли в раж: выли, орали, гремели, топали, на стенах шатра плясали отблески факелов.
— Господи, — перекрестилась Полина. — Помнится, даже на свадьбе мне не было так страшно.
— Ты все перепутала, драгоценная моя, — засмеялся Андрей. — Они не нас пугают. Нас они как раз пытаются оборонить.
Он обнял жену, крепко поцеловал, потом осторожно опустил на постель из сена в самом центре шатра, скинул налатник, накрыл им плечи свои и жены:
— Как я по тебе соскучился.
— И я по тебе, счастье мое… Они притащили кошку?
— Нет, это кто-то орет таким дурным голосом… — Зверев откинулся на спину. — Вот черт, это дурдом какой-то! Как можно исполнять общественный долг в такой обстановке? Может, сказать, что мы уже все, и пойти в опочивальню?
— А как же урожай? — не поняла его мысли княгиня.
— Разве только ради урожая… — Андрей опять придвинулся к ней, начал целовать глаза, губы…
— Князь, княже, Андрей Васильевич! Струг, струг в заводь заходит.
— Это еще что? — на миг оторвался Зверев.
— Простолюдины балуют, — обхватила его за шею жена. — Рано ты о прошлом годе ускакал… Какой забавный обычай.
— Кабы знать… — Его рука скользнула вниз по юбкам. Раздевать жену в такую холодрыгу Андрей не собирался, но на какие-то жертвы все равно приходилось идти.
— Княже, княже, к тебе боярин с письмом.
— Гоните, — огрызнулся Зверев. — Это нечисть и есть. Обряду хочет помешать…
— Гоните прочь! — повторила княгиня и накинула налатник ему на чресла. — Гоните. Я хочу побыть наедине с мужем хотя бы раз в году.
Но как молодые друг по другу ни соскучились, апрельская экзотика никакого удовольствия им не доставила. Холодно, колко, вопли и гам. Огонь факелов то и дело чиркал по полотну, налатник сползал, истошные вопли не давали расслабиться.
— Идем в опочивальню, — наконец сломалась и княгиня.
Супруги поднялись, наскоро привели себя в порядок и вышли на свет. Их встретили восторженные вопли смердов и сосредоточенный Пахом с тонкой грамоткой в руке.
— Это откуда? — остановился Андрей.
— Сказывал же я, гонец на струге приплывал. Вы погнали, но грамоту он оставил.
— Вот черт! — Князь схватил письмо, сдернул шнурок, развернул.
— Что там, батюшка? — повисла на руке Полина.
— «Мои глаза ошибались», — вслух прочитал Зверев. — Подписи нет.
— Это опять он?
— Кто же, кроме нашего шутника? — вздохнул Андрей. — Пахом, передай Рыжему, пусть готовит ушкуй. Сам собирай холопов. Завтра отплываем.
* * *
Несмотря на спешку, в Москву князь Сакульский попал только третьего мая. Лед сошел, а плыть по воде получалось почти втрое медленнее, нежели скакать на рысях. Да еще лошадей для дружины пришлось покупать — на ушкуй ведь табун в девяносто голов не загонишь.
Людей у Зверева стало больше — несколько холопов вернулись в строй, залечив раны, да еще шестеро отроков решили поискать в рабстве беззаботную жизнь. Пахать, косить, строить им показалось тяжелее, нежели махать саблей да время от времени рисковать шкурой в битвах. Особенно радовались походу Илья с Изольдом. Ребята не только крепкие, но уже и битые во многих сечах, опытные бойцы. Оба уже успели заработать в походах и шрамы, и немало серебра.
