— Ведомо мне, именно османы дали золото для войны на Волге, они подняли смуту в Астраханском ханстве, желая скинуть дружеского к Москве правителя. Они истребовали от хана Девлет-Гирея учинить набег на кабардинские земли, дабы и там разорить ваших доброжелателей. Султан прислал в Крым не меньше десяти орт[] янычар и наряд в три десятка стволов для войны на русском порубежье.
— Ну османы дают, — покачал головой Зверев. — Хуже пиндосов, в каждой бочке затычка.
— Султан потребовал от Девлет-Гирея защитить Казань и начать войну с Московией, едва та попытается завладеть мусульманской твердыней на Волге.
— И что? Крымчаков мы, что ли, не видели? Да я один уже с десяток нарубил!
— Кажется, вы меня не понимаете, князь, — потер виски Ральф Тюрго. — Повторяю: верный вассал османского султана крымский хан Девлет-Гирей прямо сейчас идет в наступление на русские рубежи. Это десятки тысяч татарской конницы, несколько тысяч янычар и тридцать пушек для осады городов. Вы меня понимаете? Янычары, лучшая пехота Европы, перед которой не смогли устоять ни французские рыцари, ни немецкие ландскнехты, ни фряжская пехота. Тридцать мощных орудий. Двадцать или тридцать тысяч конников.
— Да, это серьезно, — признал Зверев. — Но татарам еще ни разу не удавалось выстоять в поле перед русской конницей.
— Какой конницы, князь? Я ведь сам читал царский приказ об исполчении боярства. Государь повелел подниматься в седло всем!
— О, Господи! — На князя Сакульского словно опрокинули чан колодезной воды. Ноги подкосились, он рухнул на табурет и схватился за голову.
Царь Иоанн Васильевич по его, зверевскому, совету собрал в кулак все русские силы для удара по Казани. Все, совершенно все, до последнего новика. Сейчас в России войск не было. Нигде. Никого. Она лежала на пути любого сильного ворога обнаженная и беззащитная, словно распятая на кресте.
— Они ударят с юга, — словно вколачивая последние гвозди в крышку гроба, безжалостно продолжал шведский посланник. — Ударят на Тулу или Рязань, вырежут эти города и пойдут в глубь страны, сжигая на своем пути все селения и истребляя людей. Коннице до Москвы всего десяток дней хода. Там, у Казани, вы еще даже не узнаете о нападении, а ваша столица уже перестанет существовать. Новгород и Псков станут вотчиной князя Старицкого, Смоленск отойдет Польше, а все прочие земли превратятся в пустыню, принадлежащую Сулейману Великолепному.
— Проклятие… Зачем ты мне все это рассказываешь, барон?
— Я видел на Балканах, как легко османы опрокидывают границы христианских государств, сносят города и превращают людей в вечных рабов, князь. Русь, надо признать, не самый спокойный сосед. Но уж лучше Русь, чем Османская империя. Да и князь Старицкий тоже не подарок.
— Откуда ты все это знаешь, барон?
— Со мной поделились, Андрей Васильевич. В католической Европе, знаете ли, ортодоксальная Русь не пользуется большой любовью. Все посланники знают сию тайну и тихо радуются ей по своим домам. Они считают, что к первым морозам от всей вашей страны останется лишь Старицкий удел, князь которого уже не раз выказывал благоволение к польским посулам и, вестимо, согласится принять римскую веру. Я, как вы знаете, тоже в некотором роде католик, безусловный европеец и достаточно долго занимаюсь политикой, чтобы знать, как вынюхивать то, о чем не говорят вслух, и как уметь казаться своим для чужаков. Посему мне отсыпали крупицу секрета, дабы я радовался вместе со всеми.
— И ты так легко мне открылся?
— Надеюсь, вы помните наш уговор, князь? Мы действуем ради дружбы наших народов. Ради того, чтобы между Швецией и Русью был мир и понимание, а не война. Ради нашей дружбы сию тайну и открываю.
— Спасибо за предупреждение, барон. Такой подарок дорогого стоит. Не знаю, чем и отдариться.
— Я скажу, — с поклоном мило улыбнулся барон Ральф Тюрго. — Потом. До встречи, Андрей Васильевич. Ныне вам, мыслю, не до меня.
Зверев проводил засидевшегося гостя взглядом, потом вытянул руку. Она мелко подрагивала. Князь уронил ладонь на стол, передернул плечами:
— Я что, получается, собственными руками Россию уничтожил?
Двадцать или тридцать тысяч татар. Это примерно та армия, которую могла собрать против своих врагов Россия, не нарушая жизненного уклада. Двадцать тысяч русских ратников в Ведрошской битве одержали решительную победу, отбив у княжества Литовского почти треть его земель; двадцать тысяч русских воинов потерпели поражение в позорной битве при Орше, явившей миру не крепость литовского меча, но опасность местнических споров; двадцать тысяч ходили в последний поход против Казани. Двадцать тысяч воинов — это очень большая сила. Сокрушительная сила. Плюс несколько тысяч янычар. Значит, на Русь идет от тридцати до сорока тысяч врагов. У них есть пушки, чтобы взламывать ворота в оставшихся без гарнизонов крепостях, у них есть конница, чтобы охватывать загонным ходом большие пространства, у них есть опытная пехота, чтобы штурмовать укрепления и давить сопротивление там, где оно возникнет. Много стараний не потребуется: ведь все русские рати ушли на Казань. Грабь, насилуй, убивай — останавливать некому. Барон Тюрго прав — может случиться так, что могучая русская армия вернется не домой, а в разоренную пустыню. Если, конечно, ей не придется пробиваться к родным очагам через пушечные бастионы. Союзники разом разбегутся, припасы брать негде, отступать некуда. Ни крова, ни смысла, ни будущего…
— Что-то я совсем в панику впадаю, — резко потер виски Андрей. — Русь — это не гнилое яблоко, чтобы от одного толчка падать. Значит, османы наступают с юга на Тулу или Рязань. Допустим, их сорок тысяч… Города остались без гарнизонов, это да, долго не выдержат. А если и выдержат, татарский поток их может просто обойти. Но ведь Иоанн исполчил огромные силы! Нужно повернуть кого-то на юг и отогнать разбойников… Черт, татары уже три дня как ушли. И Воротынский с кованой конницей два дня в дороге. Проклятие!
Самый простой выход: послать гонца и развернуть армию — был отнюдь не таким простым, как казалось на первый взгляд. Русские рати шли на Казань. Разными дорогами, отдельно от обозов и друг от друга, с минимумом припасов — чтобы там, у своей цели, слиться воедино и стать грозной непобедимой силой. Это был механизм — продуманный, настроенный и запущенный. Из него нельзя выдернуть детальку и использовать для других целей. В походе боярские дети половину снаряжения в обозе везут. Если их внезапно тупо бросить в бой, они окажутся не готовы к серьезной битве. Между тем припасы едут сами по себе и в другое место. Легкая и тяжелая конница идут разными дорогами — их не удастся собрать в другом месте без заранее подготовленного плана, не получится использовать согласованно, как одно целое. Запущенный механизм застопорится и не сможет работать слаженно. Если армию направили на Волгу — развернуть военную машину совсем не просто. Наемники и стрельцы уже там — их не вернуть, многие союзники тоже выдвигаются прямо к Свияжску. Они окажутся малым числом против шестидесяти тысяч предателей. Пропадут ни за грош.
