— О, аккурат под него попали! — обрадовался дьяк. — Токмо на две сажени ниже…
— Ты не на бумажку пиши, — посоветовал Зверев. — Прямо на стволе выцарапывай. Бумажка потеряется, перепутается. А тут все всегда на месте будет.
— Поперва проверим, — возразил арабист. — Эту заряжай, а следующую наводить станем.
К тому времени, когда бояре отстреляли все стволы, наряд уже успел забить первую пищаль. Однако требовалось зарядить еще четыре, и князь предложил соратнику пока отправиться в лагерь, поужинать. Арабист покивал — и занялся наводкой на ногайский тюфяк первого орудия.
Целиться по бойнице он не мог — вражеский ствол смотрел вдоль стены. Именно из-за таких вот огнестрелов никто и никогда не штурмовал крепости с помощью лестниц: картечный залп из башни одним мигом сносил все лестницы вместе с людьми. Но где примерно находился тюфяк, было понятно, и боярин Выродков старательно метился в него сквозь сосновые бревна. Для чугунных ядер они особой преграды не представляли.
Зверев понял, что математик слишком увлечен, и трогать его больше не стал. Ведь это, почитай, был первый снайперский выстрел в истории человечества. А риски на стволе — первым в истории прицельным приспособлением для огнестрельного оружия.
Иван Григорьевич колдовал над пищалью минут десять. За это время наряд успел зарядить еще две пушки, и дьяк перешел к ним. Незадолго до сумерек все было готово: пять пушек смотрели в то место, где ногайцы держали свое короткоствольное орудие. Пушкари принесли запасные запальные крюки, сложили в жаровню.
— А ведь темнеет уже, — посмотрел на небо Зверев. — Может, на утро пробу отложить?
— Не темнеет, а смеркается, — отмахнулся Выродков. — Глянь, лучники из Большого полка к тыну подбираются. Нечто ногайцы утерпят, не пальнут?
— За тыном в Казани не видно.
— Как стрелы метнут, обнаружатся…
Иван Григорьевич оказался прав. После того, как боярские дети раз десять натянули луки, выбивая неосторожных защитников, из бойницы на башне вдруг вырвался сноп дыма, до тура докатился низкий удар.
— Давай! — взмахнув рукой, отскочил к сапе дьяк.
Наряд, расхватав раскаленные запальные крюки, почти одновременно всунул их в отверстия, пищали дружно жахнули, и все участники опыта прильнули к бойницам.
— Есть! — облегченно выдохнул боярин Выродков. — Все дырки аккурат напротив позиции. Коли тюфяк и не испортили, наряд тамошний наверняка побили.
— Заряжай и в то же место наводи, — подвел итог Зверев. — Наверняка татары придут раненых уносить и пушку ремонтировать. Еще раза два туда же вдарить нужно. Тогда и помощников изувечим, и тюфяк наверняка попортим. Если чугунные ядра раза два попадут, ствол или треснет, или покоробится.
— И то верно, княже, — признал арабист. — Заряжай, мужики. Я опосля в точности наведу. А пока по другим турам пройду, дабы ядра по княжьему способу в точные заряды отбирали.
Обучать «научную элиту» русской армии — наряды при пищалях — правильно выбирать и готовить заряды для точной стрельбы пришлось столько же времени, сколько и натаскивать обычных простолюдинов на работу с бердышами и ручными огнестрелами. Но уже вечером третьего сентября на военном совете у Иоанна в царских полотняных хоромах Иван Григорьевич с гордостью сообщил, что «стрельбой огненной наряды семь ногайских тюфяков поломали, и те ужо цельный день ни разу дымов не пускали». Мимоходом боярин Выродков отметил и то, что идея выбивания вражеских пушек принадлежит князю Сакульскому.
— Сему не поражен, — небрежно кивнул Иоанн Васильевич. — Князь Андрей Васильевич вельми хитростям ратным и государевым научен и советами завсегда знатен.
И все — ни спасибо, ни до свидания. Даже обидно.
Утром четвертого сентября совета не проводилось — государь в сопровождении таинственной парочки князей Семена Шуйского и Василия Серебряного отправился на подтопленный луг, что раскинулся напротив кремля за Бурлаком. Естественно, следом подтянулись и все воеводы. Где-то за час до полудня одна из казанских башен вдруг пыхнула из-под основания дымом, дернулась и осела примерно на сажень вниз.
— Вот и все, бояре, — широко перекрестился Иоанн, — нет больше ногайской Казани. Отныне будет Казань русская. Князья Шуйский и Серебряный Даурову башню взорвали, в коей у города тайный колодец имелся. Отныне крепость басурманская без воды осталась. Князь Александр, пленного татарина ко мне пришли, с ним в Казань грамоту передам, дабы сдавались с честью. Воинов всех согласен я до родных кочевий отпустить, мне, кроме самой твердыни, ничего не надобно.
Только теперь Зверев начал понимать, отчего царь был столь безразличен к чужим успехам. Правитель ждал, пока взрыв секретного водопоя одним ударом не поставит защитников на колени перед умным и решительным противником. Жажда поражает людей куда более жестоко и неумолимо, нежели любое иное оружие. Без единственного колодца город обречен.
О чем писал Иоанн в своем послании к ногайскому хану Едигеру, Андрей не знал. Скорее всего — именно то, о чем поведал воеводам. Что ответили османские наемники, князю Сакульскому тоже узнать не удалось. Государь прочитал грамоту, доставленную в вечерних сумерках тяжко раненным в ногу боярином Заносиным, смял ее, порвал и тут же повелел князю Горбатому-Шуйскому идти в Арский лес и истребить остроги, построенные там Япанчой.
— Видать, немало нам еще животов положить придется, Андрей Васильевич. — Воевода, получив приказ, отступил к Звереву. — Не унимаются басурмане.
— Одолеем, никуда не денутся, — пообещал в ответ Андрей.
— То, что одолеем, княже, нимало не сумневаюсь, — согласился Горбатый-Шуйский. — Ан детей боярских жалко, что кровушку станут проливать. Государь намедни помянул, что горазд ты хитрости многие придумывать, дабы успехов ратных достичь. Может, и мне подсобишь остроги лесные одолеть? Уж больно прочно засели в них татары отступные. Без уловок лукавых не победить.
Война чародеев
Главным оборонительным сооружением Арского острога было болото. Широкое, сырое, кочковатое, местами поросшее чахлыми березками и сосенками, которым не удавалось вытянуться на высоту больше чем полтора человеческих роста. Пеший боец тут, может, и пробрался бы, но подтащить через топь тяжелые осадные приспособления было нереально. От Казани к острогу вела гать в три сажени шириной. По ней, наверное, и танк сумел бы пройти — но татары о такой возможности догадывались, а потому укрепились всеми мыслимыми способами.
Во-первых, ворота у них стояли не на дороге, а на добрую сотню метров в глубине крепости, меж двух земляных валов. Во вторых, валы плавно изгибались, и стрелять по воротам с гати прямой наводкой было невозможно. Хочешь ломать створки — изволь пройти к ним между стенами, с которых по неприятелю будут стрелять сверху, бросать камни, бревна, лить кипяток… В общем — всячески обеспечивать веселье.
Земляной вал, правда, имел свойственную всем подобным сооружениям слабину — некоторый уклон, позволяющий вскарабкаться на него без дополнительных приспособлений. Однако сверху стену увенчивал прочный тын, а понизу шел рожон: заграждение из острых, часто вбитых кольев в руку толщиной. Протиснуться между ними никак, укрыться за ними невозможно, рубить — одним ударом не снесешь, каждый раз десять придется ударить, чтобы сломать. За это время нападающего сверху из луков успеют в ежика превратить, никакие доспехи и щиты на таком близком расстоянии не спасут.
