Позволив себе два дня отдыха, Зверев снова тронулся в путь и через пять дней добрался до Рязани. Это была удача: больше всего Андрей боялся, что где-нибудь в диких лесах его застанет ледостав и придется ждать пару недель, если не больше, пока панцирь на реках и ручьях не окрепнет достаточно, чтобы превратиться в дорогу. От Рязани же в столицу шел накатанный торный путь, проезжий в любое время года. Последний рывок — и двадцатого ноября обоз князя Сакульского наконец-то въехал в Коломенские ворота Москвы.
— Еремей! — кликнул он ярыгу, самолично открывая ворота. — Ты где? Все спишь да спишь, управы на тебя нет! Баню топи немедля! Постель мне перестели, вина красного достань из подвалов! Чего есть в доме хорошего — все в печь пихай! Еремей, ты где?!
— Бегу, хозяин!
Грохнула входная дверь, вниз по ступеням запрыгал полуодетый подворник.
— Не сюда беги, в баню! — остановил его хозяин. — Затапливай, пока мы тут распрягаемся. А потом в трапезную приходи, с вином.
Спустя полчаса мужчины снова встретились за практически пустым столом в просторной, на два столба, горнице, способной вместить две сотни гостей. Из угощения пока было только вино, квашеная капуста, соленые грибы, моченые яблоки, копченая рыба и окорок. Еремей уверил, что все остальное будет готово, едва растопится на кухне печь.
— Мне-то одному к чему греть? — развел он руками. — Токмо зря добро княжеское переводить. Я холодненького маненько поклюю и сыт бываю.
— Себе тоже наливай, — разрешил Андрей и скинул на скамью порядком надоевший налатник. — Сказывай, чего тут без нас приключилось? Кто приходил, чего просили, что из Кремля слышно?
— На двор никто чужой не хаживал, вот те крест, — торопливо поклялся ярыга. — Торговцы токмо просились, да я никого не пускал. Просителей хватало, калик сирых и убогих — да кто же им без хозяина что подаст? Во дворце же царском праздник был большой намедни. Царевича Димитрия крестили, наследника нашего, государя будущего.
— Да ты что?! — чуть не подавился вином Андрей. — У Иоанна наследник? Мальчик? Когда родился? Крепок? Здоров?
— Бог милостив, о здоровии Димитрия дурных слухов не ходит, — широко перекрестился холоп. — А родился он на начало октября. Как государю во стан воинский вестника отослали, так он, сердечный, в считанные дни примчался! Гулянья по Москве великие были. И за наследника, и за избавление от напасти казанской. Велика была радость, звон малиновый! Купцы многие пиво выкатили заради угощения и калачи раздавали невозбранно…
— Во-от оно как! — наконец-то понял поведение государя князь. — Вот он чего с места сорвался, про все на свете забыв! Сын у него родился! Нас, служилых, у него много, а сын — первый. Тогда ладно, тогда прощаю. Указы в спешке подмахнул, да и умчался. Какие уж тут дела? Давайте, други. Давайте выпьем за здоровье царевича Дмитрия, подрастающего правителя нашего. Здоровья ему богатырского и долгих лет!
Известие о продолжателе династии Рюриковичей подняло Андрею настроение. Теперь за судьбу Иоанна можно было сильно не переживать, теперь покушения на царя теряли смысл. Даже если его убить — дорога к престолу злоумышленникам все равно закрыта. Правителем в любом случае окажется не князь Старицкий или кто-то из иных знатных родов, правителем станет младенец. Не лучший вариант для Руси — но зато большая проблема для любых заговорщиков.
С чудесным настроением князь хорошенько пропарился в бане, счищая многодневную грязь и прогреваясь до мозга костей, отоспался на мягкой перине, попил вдоволь вина, наелся горячих пирогов, расстегаев и пряженцев. Несколько дней он вел откровенно растительную жизнь, наслаждаясь теплом, покоем, сытостью и бездельем. За это время вокруг окончательно утвердилась морозная погода, и Андрей с чистой совестью отправил холопов зимником дальше — в княжество, домой. Сам же прошелся по торгу, выбирая подарки, и новым утром, двадцать пятого ноября, с двумя заводными помчался вслед обозу.
Холопов он обошел уже к полудню, пятого дня промчался мимо Новгорода по едва припорошенному снегом льду Волхова, на восьмой день миновал Ладогу и шестого декабря, незадолго до полудня, наконец-то заключил в объятия свою драгоценную, единственную, любимую и неповторимую супругу.
* * *
Месяц прошел в тихом семейном счастье. Зима не располагала к каким-то делам, успевший вдосталь напутешествоваться за минувший год Зверев тоже не рвался перешагивать порог своего уютного, хорошо обжитого дворца. Жизнь неторопливо текла чередом и сама, без вмешательства князя, потихоньку решала многие его проблемы.
Две коровы от князя и кое-какая добыча, взятая в татарском остроге, — все это заметно повысило благополучие холопов и несколько возродило в молодых смердах интерес к ратной службе. Разумеется, приходившие к Андрею ребята знали, что половина служивых вернулись из похода мертвыми; но так уж устроен человек, что не склонен причислять себя к тем, кому не повезет. Мало-помалу в дружине добавилось еще два десятка парней. Вместе с выздоровевшими ранее и уцелевшими под Казанью, под рукой князя Сакульского оказалось даже не полста, а шестьдесят холопов — хоть сейчас к корельскому воеводе на смотр выводи. Работники с корабельной верфи поделились прибытком, изрядно упрочив княжескую казну, житель хутора Ярви на берегу озера навострился заводить под лед ставни и теперь регулярно привозил оброк отборными судаками, сазанами и форелью.
Однако после того, как селяне отгуляли Рождество, покой уже не радовал, а начал досаждать привыкшему к бурной жизни князю. Скукота вызывала в нем нутряную боль, которая подталкивала затеять какую-нибудь глупость. Или на крайний случай — сотворить что-нибудь хорошее.
— Поля, скажи, тебе нравится Москва? — как-то вечером, в день Васильевой коляды [13 января. Васильевой колядой почему-то считался день святой Маланьи. Сказывали, если 13 января в ночь ветер дует с юга — год будет жаркий и благополучный, с запада — к изобилию молока и рыбы, с востока — жди урожая фруктов.] спросил он баловавшуюся с бисером супругу.
— Вестимо, нравится, — тут же согласилась княгиня. — Токмо я была там лишь раз, малой девочкой. Не помню ничего.
— Как же тебе нравится, коли не помнишь? — рассмеялся Андрей.
— Так ведь стольный город. Про него многие мне сказывали. Купола золотые, стены каменные, дворцы красные. Краше нигде во всей Руси нет.
— Не помню, я тебе сказывал, что один из этих дворцов — твой?
— Как мой? — От неожиданности женщина едва не рассыпала бисер, которым вышивала кожаный кошелек. — Не помню я такого совсем.
— Правда? — настала очередь удивиться Звереву. — Государь его тебе еще позапрошлым летом пожаловал.
— Мне? За что?
— За мои заслуги, — скромно сообщил Андрей. — Жена ты мне или нет? Значит, все мое — оно и твое.
— А он… — неуверенно царапнула иголкой по кошельку княгиня. — Он большой?
— Государь?
— Дворец! — недовольно фыркнула жена.
