I
Весной 1074 года из Берестья возвращался к отцу в Киев Владимир Мономах. Шел ему 21-й год, но позади было столько битв и военных походов, что иному человеку хватило бы на целую жизнь. В 13 лет был он посажен князем в Ростове, затем правил в Смоленске и Владимире-Волынском, усмирял своевольных удельных князей, отражал половецкие набеги, громил польские войска. И вот теперь его вызвал к себе отец. По какой причине, он не знал, но рад был хоть на время отвлечься от повседневных забот и пожить в стольном городе.
После долгих дорог, грязи, пыли, жары, скачек до одури и ночевок на соломе или подстилке с седлом под головой Киев с его добротными домами, теремами, церквами и храмом Святой Софии показался Владимиру сказочным городом. И народ здесь был особенным, по улицам люди ходили не спеша, солидно, без суеты и опаски, не как в тех городах, где пришлось ему жить; там бесконечные стычки то между князьями, то с иноземным войском, то с прорвавшимися в глубь страны кочевниками, и жители были неспокойными, издерганными, пугливыми…
Отец встретил его в своем тереме, приказал затопить баньку. С дороги трудно придумать лучшее удовольствие! Приятно посидеть, расслабиться в ожидании предстоящего мытья в пахнущем сыростью и березовыми вениками предбаннике.
Вошел русоволосый, кудрявый парень, весело проговорил:
– А что, князь, попаримся?
– Попаримся, братец! – в тон ему ответил Мономах.
– Добрыней меня звать. Венички я в мяте замочил, для каменки воду тоже с мятой приготовил. Расстарался для тебя, князь!
– Спасибо, Добрыня, за усердие!
– Спасибо потом будешь говорить, когда из баньки выйдешь.
Они вошли вовнутрь. Прямо перед ними располагалась печь с набросанными наверху каменьями; справа стояли две бочки, одна с водой холодной, другая – с горячей, на них висели медные ковши; на полу стояли две лоханки, деревянное ведро; слева слабо светилось окошечко, вдоль стены тянулась широкая полка, на нее Владимир улегся, всем телом ощущая сухой, горячий воздух.
Добрыня зачерпнул ковш воды и кинул на каменку, вода взорвалась хлопком, жаркий и легкий воздух волной обдал Владимира с головы до ног.
– Ах, как хорошо натопили! – проговорил он, берясь за веник. – Тебя, князь, березовым или липовым веничком? Некоторые предпочитают липовый, он помягче.
– Нет уж, давай березовым, да всю дорожную грязь из меня выпарь!
Добрыня сначала прошелся над спиной Владимира, слегка потряхивая веничком, затем стал хлестать все сильнее и сильнее.
– Ах, как на пользу идет, князь! – говорил при этом он. – Кожа у тебя из пунцовой становится малиновой. Ну-ка поддам-ка я еще парку!
Новая волна жгучего воздуха охватила все тело Владимира, он блаженно крякнул, подбодрил слугу:
– Шпарь, Добрыня, что есть силы!
– Изо всей силы нельзя, князь, толку от этого мало. Но посильнее смогу, это уж точно!
Он хлестал Мономаха, заставляя его переворачиваться с живота на спину и снова на живот. Князь спрыгивал, окунал голову в бочку с холодной водой и снова взбирался на полку, постанывая от удовольствия.
Наконец сказал:
– Хватит! Вдоволь ты меня напарил!
– Верно, князь! Кожа стала красной, как у рака!
Ночь проспал Мономах, будто один миг пролетел. Проснулся свежим, как сейчас народился. В трапезной ждал его отец, спросил с ласковой усмешкой:
– Мягка родительская постель?
– Мягче всякого пуха!
Сидели они за столом, очень похожие друг на друга: оба широкоплечие, кряжистые, с большими лобастыми головами, тяжелыми подбородками и глубоко посаженными голубыми глазами; у обоих волосы рыжеватые, кудрявые.
– Молодец, сын, далеко ты загнал моего братца Изяслава, в самые германские земли, – удовлетворенно говорил Всеволод. – Коварен и изворотлив Изяслав. Не может без злых проделок и пакостей. За спиной нас, братьев, умудрился каверзы строить. Можно ли простить ему такое коварство?
Став великим князем, Изяслав задумал установить неограниченную власть, подмять под себя остальных князей, для чего затеял тайные переговоры с постоянно бунтовавшим половецким князем и польским королем, втихомолку творя козни против своих братьев. Было ясно, что назревала на Руси смута, и медлить было нельзя.
– Не удивляйся, сын, что вместе с братом Святославом изгнали мы его из Киева, – говорил Всеволод приглушенно; видно было, что тяжело давался ему этот разговор. – Дело государственное, послаблений не терпит. Помягчай сердцем, потом таких бед наведешь на Русь, что годами не расхлебаешь и не раз кровью умоешься.
Изгнанный год назад из Киева, бежал Изяслав в Чехию и Германию, но не оставил мысли вернуть великокняжеский престол, собирал наемников, копил силы, плел сети заговоров.
– Во главе страны стоит теперь мой брат Святослав, – продолжал отец. – Обещал он, что не будет принимать важных решений, не согласуя со мной. Правда, и насчет него у меня серьезные подозрения. С детства он был злым и жестоким, подозрительным и хитрым. И дети пошли такие же. С виду такие красавцы удались, но каждого надо опасаться, на слово верить нельзя. Как говорится, на языке мед, а под языком лед. Но, Бог даст, все уляжется, и жизнь, наконец, пойдет спокойно и мирно.
Больше всего хотел Мономах, чтобы воцарились на земле Русской покой и тишина, поэтому был в полном согласии со своим отцом. К чему нескончаемые споры князей о том, где и как властвовать? По рубежам Руси столько врагов, которые только и подгадывают, как бы отхватить кусок земли или разграбить города и селения. Надо всем русским князьям соединить свои силы, не дать коням неприятеля ступить в пределы страны и не позволять жечь селения и уводить в полон русских людей.
– Задумал Святослав переделить столы согласно лествице, – после некоторого молчания проговорил Всеволод. – Потеснит он Изяславово семя, у нас тоже будут некоторые приращения.
На Руси был заведен свой порядок замещения княжеских владений, отличный от других стран Запада и Востока, – «лествица». В Западной Европе герцоги и графы превратили свои земли в наследственные владения и полностью отошли от короля. На Руси, согласно старым славянским родовым понятиям, считалось, что страной управляет род Рюриковичей по старшинству. Старший из них должен быть в Киеве великим князем; следующие по возрасту – в более близких к Киеву и сильных княжествах – Чернигове и Переяславле; средним князьям – менее влиятельные княжества, а уж молодым доставались самые отдаленные и бедные владения, такие, как Муром, Суздаль, Туров, Гродно, Требовль. Умирали старшие князья, их замещали младшие – строго по возрасту.
Однако род Рюриковичей размножался, распадался на несколько ветвей, и стало трудно распознавать, кто старше, а кто младше. При тогдашней привычке жениться рано (женитьба по закону разрешалась с 15 лет) иной племянник выходил старше дяди. Поэтому возникали споры и конфликты в борьбе за княжества, которые перерастали в феодальные войны. Усугубляла положение избыточность князей, некоторым из них просто не хватало городов и княжеств. Таких князей называли «князья-изгои». Они мотались от одного правителя к другому, стараясь найти поддержку в борьбе за владения, говоря при этом: «Ты нам брат старший, но если ты нас обижаешь, не даешь волостей, то сами будем искать их».
