Неожиданно в разгар сражения открылись крепостные ворота и на пристань вырвались до двухсот арабов. Размахивая кривыми саблями, они напали на осаждавших, ломали лестницы, поражали бестолково бегавших пиратов, добивали раненых.
Положение воинов Ктесия казалось безнадежным, но в это время к пристани причалили еще два судна — Ивана Ростиславича и Стефана, моряки тотчас кинулись в бой.
— Отрезай от ворот! Не дай им вернуться в крепость! — кричал Иван, помня, как его самого отрезали от Галича; сейчас история повторялась, только из жертвы он превратился в ловца.
Преследуя бегущих, пираты ворвались в город. Жестокая резня разлилась по улочкам, велась за каждый дом, за каждую постройку.
Наконец, все было кончено. Оставшихся в живых защитников согнали на площадь. Перед ними с окровавленным мечом ходил Ктесий, еще не остывший от боя, говорил, дико вращая черными глазами:
— Вояки… Нет чтобы сдаться сразу, столько людей моих положили… Рубите их, ребята!
И замахнулся мечом.
Но его руку остановил Иван Ростиславич.
— Негоже, капитан, убивать безоружных. У нас на Руси так не принято.
— Это еще что за защитник поганых выискался? — вскипел Ктесий, пытаясь вырваться из цепких рук Ивана. — Сказано всех подчистую, значит, так и будет!
— Охолонись, Ктесий, — убеждал его Иван. — Какой тебе прок от их жизней? Они исполняли свой долг, и в том нет их вины.
Ктесий огляделся. Его соратники стояли в нерешительности, в то время как вокруг Ивана Ростиславича сгрудились моряки с русского судна. Он посопел, искоса оглядывая присутствующих, потом встряхнул плечами, проговорил хрипло:
— Ладно, черт с ними. Пусть живут, — и, не поднимая головы, удалился с площади.
Два дня шел грабеж города, сопровождаемый поголовной пьянкой и шумным весельем. На третий день корабли отправились в обратный путь.
Кандия встретила флотилию Ктесия с восторгом. Действительно, такой добычи пираты не привозили очень давно. С завистью смотрели на богатства, которые сгружались с судов и делились между участниками похода. Многие жалели, что не присоединились к Ктесию, и открыто об этом говорили, высказывали недовольство своим капитанам.
Начались шумные пиры. На другой день после возвращения к Ивану подошел Ктесий с двумя кубками вина и, протягивая один из них, проговорил миролюбиво:
— Давай выпьем, князь. Ты показал, что умеешь воевать. Если бы не твои ребята, туго бы мне пришлось. А про размолвку на площади забудь и зла на меня не держи.
— Я думал, это ты обиделся…
— В бою всякое бывает, да и после него… Но ты поступил благородно, а я это умею ценить.
Они выпили вино, обнялись и направились к пирующим.
Петро Павлов возвратился из Фарамы капитаном своего судна: это был захваченный в бою арабский корабль, его подарил ему Иван Ростиславич. Счастье переполняло грудь бывалого моряка, его трубный голос то и дело раздавался над морскими просторами. Сбылась его первая мечта — заиметь свою посудину, а что касается второй — завести семью, — он не сомневался, что в скором времени случится такое; он был крепок, силен, красив лицом, девушки заглядывались на него, только глазом моргни.
По прибытии в порт Кандии заставил он вымыть и привести в порядок судно и только после этого отпустил моряков на берег. Сам решил никуда не отлучаться, не пить и не гулять, мало ли что может случиться в городе с человеком, а ему теперь есть о чем заботиться и что беречь.
Рядом с ним стоял корабль Ктесия. Он отличался от всех своим великолепием: нос в виде головы дракона был позолоченным, борта раскрашены в цвета радуги, мачты обернуты разноцветной материей, а на палубе расстелены ковры. Что было в каютах, нетрудно было догадаться.
Полдня на корабле никого не было, только прохаживался вахтенный. Но к вечеру вдруг заявился Ктесий и с ним несколько капитанов пиратских и купеческих судов, все они были пьяны и вели себя шумно и весело. С Ктесием была девушка. Это была одна из пленниц, захваченных в Фаруме. Она близко прошла мимо Петро, и он хорошо разглядел ее. Она была очень красива. У нее была та восточная прелесть, которая каждому европейцу кажется таинственной и загадочной: нежные очертания лица, полные волшебства большие выразительные глаза и подведенные рубиновой краской манящие губы. Они встретились взглядами, и у него заняло сердце: за такую девушку он отдал бы жизнь!
Когда она скрылась в каюте, Петро забегал по палубе. В голове вихрем метались мысли: он должен с ней встретиться чего бы ни стоило. Ведь о подобной девушке он мечтал всю жизнь! Он наверняка ей понравится, стоит только им увидеться и еще один раз посмотреть открыто глаза в глаза. Об этом ему говорил какой-то голос внутри, и он ему верил.
Ночью не спалось. Было жарко и душно, как видно, надвигалась буря или у Петро кипело все в груди и не давало покоя. Наконец наступило утро. Петро вышел на палубу, стал ждать. Солнце поднялось уже высоко, когда из кают соседнего судна стали выползать их обитатели. Был выставлен стол, появились еда и питье, началось шумное застолье. Оно продолжалось недолго. Скоро мужчины отправились в город.
Петро ждал. Вот из каюты выглянула девушка, осмотрелась и, прикрывая лицо краешком платка, прошлась по палубе. Она совсем близко подошла к Петро, взглянула на него и улыбнулась; он догадался об этом по ее глазам, которые залучились необыкновенным светом, почти тотчас она скрылась в каюте. Остался только вахтенный.
Тогда Петро спустился к себе в каюту, взял кувшин с вином и, устроившись на палубе, стал выпивать. Вахтенный несколько раз взглянул на него и начал невольно приближаться. Петро пригласил:
— Подгребай. А то скучно одному.
— Да я на вахте.
— Я тоже.
— Как бы капитан не увидел.
— Наши капитаны в городе гуляют, им не до нас.
— Ну разве одну…
Он перелез через борт, присел рядом. Петро протянул ему кружку с вином, вяленую рыбу, подмигнул:
— Все время быстрее пройдет.
Скоро они сидели, обнявшись, и рассказывали друг другу о своей жизни. Феоктист, так звали вахтенного, был одним из тех морских бродяг, у которого не было ни кола ни двора, и он особенно-то и не стремился ими обзавестись. Его устраивала вольная жизнь моряка и пирата, сегодня есть еда и питье, а о завтра не стоит думать. Невысокий, жилистый, с натруженными руками, он был привычен к тяжелому морскому труду, быстро лазил по реям и мачтам, умел ставить и снимать паруса, ловко орудовал коротким абордажным мечом — словом, достаточно хорошо владел пиратским мастерством. К тому же частые пьянки, которые сопровождали жизнь пирата, приучили его к хмельному, без него он уже не мог обходиться, потому так быстро согласился на предложение Петро разделить с ним компанию.
Запьянел Феоктист быстро и, пригревшись на солнышке, уснул. Убедившись в этом, Петро крадучись подошел к каюте, негромко постучал, спросил:
