Петро с выходом в море немного опоздал и потому пристроился во вторую линию. Он видел, как столкнулись свои и вражеские суда, как Ктесию удалось увернуться от столкновения с большим кораблем. Но теперь эта громадина шла прямо на него, да вдобавок приближалось еще одно арабское судно, заходившее с другой стороны. Его брали в клещи, а поскольку расстояние между ними было небольшое, что-то предпринять было просто невозможно, надо было принимать бой сразу с двумя кораблями.
Удары от столкновения потрясли судно, тотчас истошно закричали воины обеих сторон. Петро понял, что главная опасность идет от большого корабля, с которого по лестницам и веревкам скатывались к нему на палубу арабские воины; их было много, они сразу стали теснить его моряков. Петро сорвал с себя рубашку и, выкрикивая проклятья, кинулся в гущу схватки. В руках у него были абордажный меч и дамасский кинжал. Он орудовал ими молниеносно. Пружинистое тело его, обвитое крепкими мышцами, металось из стороны в сторону, поражая врагов. Не успел один из них, судорожно зажав руками перерезанное горло, рухнуть на палубу, как второй, визжа, схватился за живот, проткнутый абордажным мечом. Тут же Петро развернулся и рассек надвое лицо араба, пытавшегося напасть на него сзади… Он был так страшен — полуобнаженный, весь в порезах и ранах, с окровавленным лицом и телом, с горевшими неистовой яростью глазами, — что арабы в страхе шарахались от него, боясь напасть спереди и стараясь зайти со спины, но он успевал после каждого броска обернуться и изготовиться к отражению и новой атаке, и все в ужасе разбегались от него; он кидался в разные места палубы, оставляя после себя неприятельские трупы. «Шайтан, сущий шайтан!» — шептали про себя в мистическом трепете арабы.
Однако силы были неравными, и противник теснил пиратов к корме, сужая пространство для боя. Петро яростно набрасывался на арабов, заставляя их в страхе шарахаться от него, но он видел, что долго им не выстоять и скоро или все погибнут, или придется бросаться в море.
Отступая, он увидел недалеко от себя люк, который вел в трюм корабля. Решение пришло мгновенно, Петро улучил момент и нырнул вниз. В темноте отыскал ящик с серой и смолой, разжег трут и бросил его в перемешанную массу. Пламя вспыхнуло тут же, искры посыпались в разные стороны, Петро выскочил наружу, вновь включился в резню, краем глаза наблюдая, как из пробоин, которые образовались от столкновения с арабскими судами, сначала повалил густой дым, а потом вырвалось мощное пламя и перекинулось на корабли противника. Они тоже загорелись, распространяя густой дым. Противник в растерянности прекратил сражение, стал пятиться, некоторые побежали на свои корабли, принялись тушить огонь, но он разгорался все более и более. Петро стоял в окружении своих немногих оставшихся в живых моряков и со злорадством наблюдал за пожаром. Страшен он был на фоне бушующего пламени: полубезумные глаза, весь в крови, руки судорожно сжимали окровавленные меч и клинок.
Наконец пламя, вырвавшись из трюма, заставило моряков отступить на корму, а затем броситься в море. Там барахтались и арабские воины. И здесь ожесточившиеся и остервеневшие люди нападали друг на друга, разили оружием, топили в воде, хватались за одежду, рвали волосы. Петро видел, как рядом арабский воин мечом пытался разрезать лямки, державшие его панцирь, чтобы не уйти с ним на дно. Он схватил его за плечи и подмял под себя; некоторое время чувствовал, как тот судорожно дергался, пытаясь вырваться из его рук, но потом затих и плавно ушел в глубину. Расправившись с одним, Петро рванулся к другому, но в это время что-то тяжелое обрушилось на его голову, он взмахнул руками, судорожно стремясь ухватиться за что-нибудь, и тут сознание оставило его…
Гибель флагманского корабля на виду всей флотилии внесла расстройство в ряды арабов. В их действиях появилась неуверенность. Это тотчас заметил Иван Берладник. Он выбрал крупный корабль противника, 180-весельный гураб, и устремился на него, намереваясь протаранить его в борт. Гребцам было приказано налечь на весла изо всех сил. Легкий корабль быстро сорвался с места и полетел к цели. Но это увидели капитаны двух арабских шейти и двинулись наперерез. Какое-то время Иван рассчитывал проскочить между нами, но потом понял, что не успеет, оба неприятельских суда сомнут его, ударив с двух сторон. И тогда он кинулся к гребцам, закричал:
— Братцы, гребите назад! Изо всех сил! Иначе — гибель!
И сам, не выдержав нервного напряжения, подскочил к одному из гребцов и стал помогать ему, как будто это могло сыграть решающую роль в маневре судна. Потом опомнился, выскочил на палубу, и ему открылась такая картина: часто работавшие весла возле бортов образовали буруны, и его легкая посудина не только остановилась, но и понемногу начала двигаться назад; зато грузные шейти неумолимо двигались навстречу друг другу, их капитаны поздно поняли опасность и уже не могли ничего исправить; Иван видел, как они подбежали к своим рулевым, сами налегли на руль, помогая им, однако тщетно; тяжелые суда ударили друг в друга. Раздался грохот, стали падать мачты, из корпусов кораблей вырывались бревна, доски; арабы в панике стали бросаться в море. Оба корабля медленно погружались в море.
Это стало переломным в ходе сражения. Арабы по всей линии начали отступать, а затем развернулись и ушли в море.
Потери пиратов были велики. Таранами были разбиты и затонули четыре корабля, пятый сгорел, и погибло много людей, но их не особо считали. Среди погибших был и Ктесий, его нашли в конце сражения с дротиком в горле. Несколько дней пираты торжествовали победу и заливали горе по павшим массовыми попойками, а потом собрались на общую сходку и выбрали себе нового вожака — князя Ивана по прозвищу Берладник.
Теперь со всеми спорами и раздорами пираты шли к нему, он же налаживал отношения с местной администрацией. По наследству ему перешло двухъярусное здание, которое занимал Ктесий, в нем и поселился он вместе с Агриппиной. Агриппина после прихода на Крит отказалась выходить в море, на чем, впрочем, Иван и не настаивал: суеверные моряки косо поглядывали и при случае все причины бед валили на нее — согласно той старой морской поговорке, что женщина на корабле приносит несчастье. Теперь она занялась хозяйственными делами, руководила слугами и старалась создать для мужа тепло и уют в доме.
На первых порах Иван обрадовался: наконец-то он получил в свое владение целое княжество. Пусть не на Руси, пусть не с крестьянами и горожанами, но все же под его началом оказалось несколько тысяч вооруженных людей с десятками кораблей, он мог руководить и повелевать. Он не зря уехал на юг, в Берладь, не зря ушел в море, теперь он — полновластный хозяин огромной территории, он держит в страхе окружающие моря и земли.
Но потом скоро понял: нет, это не его владение и пираты — не его подданные. Они действовали сами по себе, разрозненно, никому не подчиняясь, кроме своих капитанов. Конечно, они могли сгуртоваться в минуты крайней опасности, как это было при нападении арабов или при каких-то других обстоятельствах, но это объединение случалось на короткое время; потом они разбегались в разные стороны, вольные и свободные в своих поступках, Иван же оставался господином и властителем только своего судна и находившихся на нем людей.
