Довбуш на первых порах растерялся. Он оглядывался вокруг, ища поддержки, но ни от кого ее не мог получить. Стражники истуканами стояли по обе стороны от него и безучастно следили за происходящим, да и они были бессильны что-либо сделать; из членов Думы никто не собирался помочь великому князю. Наконец, поняв, что только он может как-то изменить положение, Довбуш вскочил и крикнул истерично:
— Молчать!
И, видя, что некоторые услышали его крик, он затопал ногами и взвыл:
— Молчать, говорю! Молча-а-ать!
В гостиной постепенно шум стал стихать, люди рассаживались по скамейкам, недоуменно и смущенно переговариваясь между собой.
Наконец все стихло.
Довбуш сел в кресло, стал оправлять свою одежду, хмуря брови и всем видом показывая свое недовольство. Проговорил, сердито насупя брови:
— Нельзя так вести себя в высоком государственном учреждении! Это вам не рынок, где можно перекричать друг друга и сбить цену на товар или, наоборот, продать подороже. Мы решаем важные вопросы жизни страны, и подходить к делу надо по-серьезному, внушительно и обстоятельно. И не надо забывать, что я — великий князь, что руковожу и направляю вашу деятельность. И сейчас вы спокойно, по очереди, по порядку станете излагать свое мнение, не перебивая друг друга. Вот пусть первым выскажется князь гаволян Бранибор.
Бранибор поднялся, тонкий, длинный, потрогал узкую бороду, стал говорить неторопливо и рассудительно:
— Ты, великий князь, большую часть средств выделил племени бодричей, потому что оно проживает вдоль границы с германцами и несет большую нагрузку по защите рубежей Руссинии. Может, это и правильно, только я скажу, что и гаволяне тоже проживают на границе и тоже испытывают постоянный нажим, и не только со стороны германцев, но и Франкского государства. Нам тоже приходится защищаться, мы тоже строим укрепления, возводим валы и крепости. Так почему же ты нас обижаешь и мало средств даешь на предстоящий год? Чем мы провинились? Разве хуже бодричей стоим на страже?
— Так, понятно. А теперь послушаем князя лютичей Брячислава.
— Нет, постой, великий князь, — не садился на свое место Бранибор. — Ты, прежде чем расспросить Брячислава, ответь мне на заданный вопрос. Прав я или не прав, требуя лишних средств для своего племени? Я приеду к родичам, а они меня спросят на вече, отстаивал ли я их интересы, говорил ли о наших нуждах и что ответил на это великий князь?
— Мы же договорились, что сначала я узнаю мнение всех, а потом отвечу на поставленные вопросы.
— Нет, ты, Довбуш, сейчас мне ответь!
— Какой же ты непонятливый! Простые слова до тебя не доходят. Слушай ты, князь, и внимайте все остальные: излагайте по порядку свои соображения, я их взвешу и оценю, а потом дам ответ. Понятно я говорю? Или еще раз повторить для тебя, князь Бранибор?
— Зачем обижаешь, великий князь? Почему относишь меня к глупым людям?
— Я тебя глупым не называл. Я просто просил терпеливо ждать моих выводов.
— Нет, ты сказал при всех людях, что я непонятливый человек!
— Экий ты, братец, обидчивый! Да не в этом я смысле произнес это слово… Ну да ладно, извини, князь, сорвалось с языка.
— Будь осторожен, князь. Слово вылетело — не поймаешь, а за слово можно поймать.
— Садись, князь Бранибор. А ты, Брячислав, начинай излагать дело по существу.
— Да какое существо! Нет никакого существа, а остались только одни несправедливости! — с ходу кинулся в наступление на великого князя горячий и вспыльчивый Брячислав. — Вот тут говорят: бодричи и гаволяне защищают Руссинию от врагов, им надо давать больше средств, чем другим племенам. А мы, лютичи, разве не воюем с врагами? Разве лютичи не кладут свои головы на поле брани? Как только сражение, кого великие князья ставят на самых опасных направлениях? Лютичей. Кого бросают в самое пекло побоища? Лютичей. Сколько раз мы добывали победу нашей родине? Сколько хвалили наших храбрых воинов великие князья? Мы такими смелыми и мужественными останемся и впредь, ведь недаром зовемся лютичами — лютыми воинами! Так что не обижай нас, великий князь, выделяй на нас столько же средств, сколько дал бодричам и гаволянам!
Брячислав опустился на скамью, широкая грудь его вздымалась, а лицо раскраснелось и покрылось пятнами.
Тотчас встал Изяслав и, рубя воздух крепким кулаком, стал говорить жестко и напористо:
— Я, как воевода бодричских войск, не могу молчать, слыша, как наносят оскорбление моему племени. Бодричи — самое сильное племя в Руссинии. Оно несет на себе главную нагрузку, основную тяжесть по обороне страны, оно больше всех средств вносит в казну, оно, наконец, помогает другим племенам всем, чем только может. Поэтому оно вправе заявлять на особое положение в державе. Если мы производим больше всех, то и должны получать больше всех из казны. Это наше право, и мы не отдадим его никому!
Изяслав сел и стал оглядывать всех настойчивым, непримиримым взглядом.
Довбуш обескураженно смотрел на присутствующих. Как видно, он не ожидал таких выступлений князей, ему хотелось как-то переломить ход заседания Боярской думы, но не знал, каким образом это сделать. Наконец его взгляд упал на Словена. Уж его друг не должен подвести, найдет какие-то добрые слова для великого князя и не кинется с критикой его решений.
И он произнес:
— Пусть теперь выскажется князь словен.
Словена покоробили речи князей, он искренне переживал за Довбуша, который только что заступил на престол, толком не знал положения в государстве и сразу же подвергся нажиму со стороны таких влиятельных людей, как Бранибор и Брячислав. Ему хотелось произнести несколько добрых, теплых слов человеку, с которым связывала давняя дружба. Он встал, немного помолчал, собираясь с мыслями, и начал говорить. Он говорил и с ужасом начинал понимать, что произносит не те слова, которые хотел сказать, что его несет совсем в другую сторону. Словен стал распространяться, как мало его племя, на каких неудобных землях оно проживает, как трудно добыть нужные средства, чтобы покрыть самые необходимые растраты. Это тяжелое положение племени понимал Велемудр и выделил средства на покупку оружия и снаряжения для дружины. Вот и теперь, он, Словен, рассчитывает, что и новый великий князь, заступивший на престол, не обойдет вниманием его сородичей и увеличит им помощь в силу возможностей…
Дума встретила выступление Словена гробовым молчанием. Довбуш неопределенно хмыкнул, покрутил круглой головой, но ничего не ответил и стал опрашивать остальных. А Словен сидел в самом прескверном настроении и размышлял над тем, каким образом стадное чувство смогло увлечь его и повести вслед за гаволянским и лютичским князьями, хотя он и не хотел этого. Но сколько ни раскидывал своим умом, ни к чему путному не пришел, начал слушать очередных выступающих, но плохо понимал и кое-как досидел до конца заседания Боярской думы.
После окончания его в коридоре остановил Довбуш:
