— Постоялый двор Уолсворта, — пояснила Белл. — Единственное место в городе, где можно разжиться чем-нибудь горячительным. Впрочем, тебе это неинтересно. Вы, квакеры, спиртного не пьете?
Хонор кивнула.
— А я вот пью виски, но только дома. И вот почему.
Белл указала кивком на дальний конец здания гостиницы, расположенный напротив шляпного магазина на другой стороне площади. Там на широкой веранде был оборудован питейный зал, где сидели несколько мужчин, каждый — со своей бутылкой. Среди них находился Донован. Он развалился на стуле, положив ноги на стол. Увидев Хонор и Белл, Донован поднял бутылку, вытянув руку в их сторону. Потом поднес бутылку ко рту и отпил прямо из горлышка.
— Прелестно, — буркнула Белл и, взяв Хонор под руку, повела ее прочь от этого мрачного места.
Проходя мимо последней пары колонн, Хонор заметила какой-то листок, прикрепленный к одной из них. Ее внимание привлекла даже не надпись большими буквами: «ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ $150», — а силуэт человека, бегущего с узелком за плечами. Хонор остановилась, чтобы прочитать объявление:
Описание было очень подробным. Хонор мысленно нарисовала человека, которого видела за поленницей. Теперь, когда она знала слова, подходящие для его описания — крепкий, африканский, ушлый, — он представился ей очень живо. Его внимательный, оценивающий взгляд. Широкие плечи. И курчавые волосы, разделенные на косой пробор.
Донован внимательно наблюдал за ней.
— Пойдем отсюда! — Белл опять взяла Хонор под руку и потащила за угол, на Ремесленную улицу.
Когда они отошли подальше от гостиницы, Хонор спросила:
— Это Донован повесил плакат?
— Да. Он охотник за беглыми рабами. Ты и сама догадалась, верно?
Хонор кивнула. Да, она догадалась, хотя не знала, что у подобного занятия есть название.
— В Огайо много охотников за беглецами. Многие приехали сюда из Виргинии или Кентукки. Ищут беглых рабов, чтобы вернуть их хозяевам. Негры бегут с юга в Канаду. Через наш штат их проходит немало. Через Огайо тянется множество разных путей. Стой себе где-нибудь на перекрестке и наблюдай. С востока на запад движутся переселенцы в поисках места, где много земли. С юга на север бегут рабы — из неволи к свободе. Никто не рвется на юг и восток. Север и запад — вот куда устремляются все чаяния и надежды.
— А почему они не остаются в Огайо? Я думала, здесь нет рабства.
— Некоторые остаются. В Оберлине есть свободные чернокожие. Но гарантированная свобода только в Канаде. Другая страна, иные законы, так что охотники за рабами не имеют там никакой власти. — Но Донован явно заинтересовался тобой, — продолжила Белл. — Хотя обычно он с подозрением относится к квакерам. Любит цитировать чье-то высказывание, что во время войны квакеры не встанут на защиту страны, но в мирное время с большим удовольствием лезут в чужие дела. Плохо, что ты привлекла его внимание. Теперь от него просто так не отделаешься. Он и в Фейсуэлле будет тебя беспокоить. Упрямый сукин сын. Уж я-то знаю. — Она улыбнулась, поймав озадаченный взгляд Хонор. — Донован — мой брат.
Хонор изменилась в лице, и Белл усмехнулась:
— У нас разные отцы, мы с ним не похожи. Выросли в Кентукки. Но наша мама была англичанкой. Из Линкольншира.
Так вот в чем разгадка.
— Это она сшила то одеяло, которое у меня на кровати? — спросила Хонор.
— Да. Донован все пытается забрать его. Хоть он и мой брат, но дрянной человек. Мы с ним оба переселились на север, но пошли разными путями. Ладно, пора возвращаться домой. — Белл встала перед Хонор и посмотрела ей в лицо. — Послушай, девочка. Я знаю, ты видела кое-что странное у меня в доме, но лучше тебе ничего не знать. Тогда, если Донован спросит, тебе не придется ему лгать. Ведь вы, квакеры, всегда говорите только правду?
Хонор кивнула. Белл взяла ее под руку и повернулась, чтобы идти обратно.
— Господи, я так рада, что я не квакер. Никаких тебе виски, и ярких нарядов, и перьев на шляпе, и никогда никому не соври. Что же тогда остается?
— И мы еще не сквернословим, — добавила Хонор.
Белл рассмеялась. Хонор улыбнулась:
— Мы называем себя «странные люди». Потому что понимаем, какими кажемся со стороны.
Белл продолжала смеяться, но резко затихла, когда они добрались до бара в отеле. Донована уже не было на веранде.
* * *
В следующие два дня Хонор шила с утра до вечера. В первой половине дня — у окна в магазине, а после обеда — на заднем крыльце. Белл поручала ей только капоры — те, которые надо было закончить буквально сегодня: пришить к полям одного кружева, к полям другого — двойной ряд рюшей. Третий, темно-зеленый капор следовало украсить тканевыми анютиными глазками и пришить к нему светло-зеленые ленты-завязки.
— Сможешь наделать еще цветов из готовых лепестков? — спросила Белл, когда Хонор закончила с капорами.
Та кивнула. Хотя прежде Хонор не делала цветы из ткани, поскольку квакеры не признают никаких украшательств в одежде, она уже поняла, что такие цветы вряд ли будут сложнее затейливых лоскутных узоров, которые она шила для одеял. Белл вручила ей коробку с лепестками и листьями.
— Я их вырезала вчера вечером, когда ты легла спать. А я засела в компании виски и ножниц, моих верных друзей.
Она показала, как делать анютины глазки, фиалки, розы и гвоздики из лепестков и гипсофилы — из мелких обрезков кружева. Хонор очень жалела, что рядом нет Грейс. Ей так хотелось, чтобы сестра увидела ее новые изделия: яркие и искусные.
Покупательницы продолжали высказывать замечания насчет Хонор — даже те, которые заходили в магазин днем раньше и уже обсудили ее.
— Боже мой, вы посмотрите! Квакерша шьет цветы! — восклицали они. — Еще немного, и ты ее обратишь, Белл!
Впрочем, если Хонор и привлекала внимание покупательниц, то лишь на мгновение. Высказав замечания, дамы переходили к более интересным делам: принимались рассматривать новые товары и совершать покупки. Они примеряли различные шляпки и капоры, придирчиво рассматривали себя в зеркале, критиковали фасоны и отделку, чтобы сбить цену. Но Белл упрямо держала цены, так что любая покупка сопровождалась изрядной словесной баталией.
Эти жаркие споры обескураживали Хонор. Ее удивляло, что ценность вещи может меняться в зависимости от того, насколько сильно кому-то хочется купить ее или продать. Из-за отсутствия фиксированных цен качество изделий Белл не то чтобы ставилось под сомнение, но представлялось некоей непостоянной, изменчивой величиной. Квакеры никогда не торгуются, а назначают справедливую, по их мнению, цену за материалы и труд. Каждое изделие имеет свою постоянную внутреннюю ценность, будь то морковь, подкова или лоскутное одеяло, и цена не меняется только из-за того, что многим людям нужны подковы. Хонор знала, что бридпортские купцы тоже любят поторговаться, но они никогда не торговались с ней лично. А споры, какие она наблюдала со стороны, происходили как бы понарошку, словно участники действа препирались друг с другом в шутку, потому что в процессе купли-продажи вроде как принято торговаться. То, что она наблюдала в магазине Белл, было отнюдь не шутливой перепалкой, а по-настоящему жарким спором. Каждая из сторон держалась твердого мнения, что целиком и полностью права, а те, кто с ней не согласен, не просто не правы, а морально ущербны. Иногда эти споры перерастали в откровенную ругань, и покупательницы уходили из магазина в таком возмущении, что Хонор всерьез начинала задумываться, а вернутся ли они сюда снова.
