Хонор пошла дальше, а Донован снова уселся на стул и принялся вливать в себя виски.
* * *
Во дворе миссис Рид цвело кизиловое дерево. Хонор остановилась полюбоваться нежными белыми цветами с легким розоватым оттенком. Маленький садик у дома был весь засажен цветами: слева от дорожки, ведущей к крыльцу, росли синие и фиолетовые анютины глазки, барвинки и васильки, справа — желтые нарциссы и примулы. Хонор особенно поразили ярко-синие анютины глазки. Она представила, как миссис Рид срывает несколько цветков и украшает ими шляпу. Сад был совсем не похож на другие американские сады, которые, когда их засаживали цветами, выглядели очень организованно и поэтому искусственно. Например, Джудит Хеймейкер высадила нарциссы и гиацинты ровными рядами, на которые ни одна англичанка не смогла бы смотреть без улыбки. Цветы в саду миссис Рид росли в беспорядке, как растут дикие примулы и анемоны на поляне в лесу. Они просто есть. И, кажется, были всегда. Надо быть очень умелой садовницей, чтобы сад выглядел так, словно его не касалась рука человека.
Хонор хотелось подольше полюбоваться на эту красоту, но она знала, что времени у нее мало. Она поднялась на крыльцо и постучала в дверь, выкрашенную белой краской, уже кое-где облупившейся. На стук никто не ответил, хотя Хонор чувствовала запах жарящегося лука и слышала звон посуды.
Она спустилась с крыльца и оглядела дом. Ее внимание привлекло какое-то движение сбоку, со стороны соседнего дома. Хонор обернулась. Дом был такой же, как у миссис Рид, только коричневый и с пустырем вместо цветочного сада. На крыльце в кресле-качалке сидел чернокожий старик. Он улыбнулся Хонор, показав десны без единого зуба, и указал пальцем за дом. Только тогда она заметила узкую земляную тропинку в высокой траве. Хонор двинулась по тропинке, обогнула дом и вышла к распахнутой настежь задней двери. Внутри кто-то находился. Хонор решила, что это миссис Рид, и тихо окликнула ее. Мисс Рид вышла на улицу. Она была не в соломенной шляпе, а в красной косынке, закрученной на голове тюрбаном. Ее очки блестели на солнце, так что Хонор не видела ее глаз и не могла разобрать их выражения.
— Что ты здесь делаешь, Хонор Брайт? — Миссис Рид огляделась по сторонам. — Заходи в дом, пока тебя никто не увидел. — Она затащила ее внутрь и захлопнула дверь.
И сразу же стало ясно, почему дверь была нараспашку. У Хонор защипало глаза от едкого запаха лука, скворчащего в огромной сковороде. Слезы полились в три ручья. Хонор достала носовой платок и вытерла глаза.
— Прошу прощения… лук…
Миссис Рид стояла, скрестив руки на груди, и хмуро смотрела на Хонор.
— Что ты здесь делаешь? — повторила она.
Хонор убрала платок в карман, но тут же достала снова. Слезы никак не унимались. Она глубоко вздохнула.
— Я пришла сказать, что не смогу… помогать. Я уже сообщила тем людям, которые направляют ко мне беглецов, что у меня больше нет возможности прятать их и кормить. И я подумала, что ты тоже должна знать.
Миссис Рид молча взяла деревянную ложку и принялась перемешивать лук. Хонор украдкой разглядывала кухню. Впервые в жизни она попала в негритянский дом.
Кухня в доме миссис Рид была намного меньше, чем у Хеймейкеров. Да и сам дом был небольшим. Похоже, две комнаты на первом этаже и еще две — на втором. Впрочем, так и должно быть. Фермерские дома всегда намного просторнее, чем городские. Но в отличие от кухни Хеймейкеров, где было светло и уютно, царил идеальный порядок и все стояло на своих местах, здесь было тесно и сумрачно, и все громоздилось одно на другое, а воздух будто навсегда пропитался запахом горячего масла, специй и слегка подгоревшей еды. Старая дровяная плита очень дымила, ее поверхность была заляпана жиром и следами от прошлых готовок. На полках стояли открытые банки с солью и красным и черным перцем, там же лежали вроссыпь лавровые листья, пучки розмарина и еще какие-то коренья и травы. Рядом с ними стояли мешочки с пшеничной и кукурузной мукой и бутылки с какими-то темными соусами, вытекавшими из-под крышек. С одной полки свисала связка сухого острого перца, привезенного откуда-то издалека, потому что в Огайо он не растет. В общем, кухня производила впечатление полного хаоса, но сама миссис Рид являлась воплощением опрятности и порядка. На ее белом фартуке не было ни единого пятнышка, что удивительно, если принять во внимание лук, скворчащий в кипящем масле, и большую кастрюлю, булькающую на плите.
Миссис Рид сняла с плиты тяжелую сковородку с луком.
— Возьми там деревянную ложку. — Она указала на большой кухонный стол, тоже заставленный всякими банками, мисками и тарелками.
Миссис Рид наклонила сковороду над кастрюлей, держа ее двумя руками, а Хонор счистила лук в густую похлебку из курицы и помидоров.
— Спасибо.
Миссис Рид отставила сковородку в сторону, потянулась за острым перцем, сорвала целую пригоршню и раскрошила в похлебку. Вытерла руки о фартук, сняла запотевшие очки и протерла их тоже.
Возникла неловкая пауза.
— Еще что-нибудь хочешь сказать? — спросила миссис Рид, снимая с полки мешочек с кукурузной мукой. Потом она наклонилась и взяла два яйца из корзинки, стоявшей на полу. — Дай-ка мне вон ту миску. — Она кивнула на большую глиняную миску на полке в буфете. — И там еще грецкие орехи. Выброси их в помойку. Они уже старые и горькие. Даже не знаю, зачем храню их столько времени.
Хонор сделала, как ей велели. Она все думала, спросит ли миссис Рид, что́ стало причиной ее решения. Но чернокожую женщину это, похоже, не интересовало.
— Я жду ребенка, — произнесла Хонор.
Миссис Рид бросила в миску две горсти кукурузной муки и добавила туда немного пшеничной муки.
— Вот оно что. — Она покосилась на Хонор. — Я и смотрю, ты немного поправилась. Хотя срок еще маленький. — Она выбила в муку два яйца, сняла с плиты небольшую кастрюлю, вылила ее содержимое в миску и принялась взбивать смесь. — Возьми тот кувшин. Нет, не с молоком. С пахтой. Я буду мешать, а ты потихоньку вливай. Все, больше не надо! А то получится жидко. Добавь горсть кукурузной муки. И еще одно яйцо. — Миссис Рид с легкостью отдавала команды, и было сразу понятно, что она привыкла распоряжаться в кухне. — Теперь мне нужна сода. Вон в той банке. Давай три, нет, четыре щепотки.
Хонор засыпала в тесто четыре щепотки соды, и вдруг за стеной раздался плач младенца.
— Что-то рано малышка проснулась, — пробормотала миссис Рид. — Это моя внучка. Принесешь ее мне сюда? Мне тут надо закончить с готовкой. Она там. — Она указала на дверь в комнату.
Хонор замялась. Ей пора уже возвращаться в магазин Адама, где ее будет ждать Джек. И еще надо зайти на почтовую станцию, чтобы передать письмо к Белл. Но как не позаботиться о ребенке, который так жалобно плачет и требует к себе внимания? И отказать миссис Рид нельзя. Если бы та попросила Хонор помогать беглецам и дальше, Хонор не смогла бы сказать ей «нет». Но миссис Рид этого не попросила.
В комнате было сумрачно, и, прежде чем подойти к ребенку, Хонор раздвинула шторы. Солнечный свет хлынул в комнату, малышка повернулась к окну. Она лежала на куче одеял, сложенных на полу и обставленных стенкой из разномастных деревянных стульев. Увидев Хонор, девочка широко распахнула глазенки и закричала еще громче. Она была пухленькой, с жесткими черными кудряшками, толстыми щечками и губками бантиком. Когда Хонор приблизилась к ней, она в страхе перекатилась на животик и принялась молотить в воздухе руками и ногами, как черепаха, повисшая на камне, с которого не может слезть. Ей было месяцев пять-шесть. Уже научилась переворачиваться, но пока не сидит и не ползает. Хонор вспомнила, как миссис Рид покупала материю на свадебное платье дочери. Получается, та выходила замуж уже беременной. «Надеюсь, ткани хватило», — подумала Хонор.
