А потом из темного лаза показался серый капор. Хонор вздрогнула, разглядев бледно-желтую подкладку. Белл улыбнулась.
— Так вот где теперь этот капор. А я не узнала его в темноте. Думала, ты оставила его у Хеймейкеров… хотя на что бы он им пригодился, одному Богу известно. Возможно, они приспособили бы его под ведро для молока. — Она подала руку чернокожей женщине и помогла ей подняться. Хонор сразу узнала ее. Статную фигуру, чуть желтоватую кожу, твердый взгляд.
Женщина кивнула Хонор.
— Вижу, ты еще здесь. И ребенок уже с тобой. Мои дети тоже со мной. — Она обняла дочек. Теперь, когда мать была рядом, простуженная девочка почувствовала себя увереннее и снова расплакалась.
— Хонор, дай ей горячей волы с ежевичным вареньем, — велела Белл. — Чайник уже закипел. И добавь туда капельку виски. Не делай такое лицо… ей это будет на пользу. А я приготовлю компресс ей на грудку. — Белл посмотрела в окно, занавешенное плотной шторой, потом — на закрытую дверь между кухней и магазином. — Скоро вам снова придется прятаться, потому что Донован вернется. Один раз мы обманули его… Он думает, вас здесь еще нет. Но придет снова. И уже скоро.
— А когда они перебрались в сарай? — спросила Хонор.
— Когда Донован уходил. Это самое удобное время, когда они еще здесь, но уже избавились от всех подозрений. Беглецов возит Томас. Прячет в повозке, под двойным дном. Жаль, места там мало, лежать неудобно. Да, Верджини? Зато надежно.
— И так же Томас привез сюда беглеца, когда подвозил меня из Гудзона? — Хонор вспомнила, как Томас притоптывал ногой, словно подавая сигнал; как разговаривал сам с собой, когда она отходила в кусты; как у нее возникло ощущение, будто рядом с ними есть кто-то еще.
— Да. Но Донован об этом не знает. Под сиденьем ищет.
Теперь, когда Белл убедилась, что Хонор не выдаст ее секреты, она болтала без умолку, явно гордясь теми хитростями, которые она сама, старый Томас и все остальные участники «подземной железной дороги» придумали для того, чтобы прятать беглецов. Когда они напоили больную девочку горячей водой с ежевичным вареньем и виски и намазали ей грудку толстым слоем горчичного порошка, размоченного в воде, Белл предложила Хонор залезть через лаз в дровяной сарай, оказавшийся гораздо просторнее, чем думала Хонор, глядя на него снаружи. Белл с Томасом сложили дрова как будто вплотную к стене дома, но на самом деле между стеной и поленницей оставался зазор, и там получалась крошечная комнатушка размером чуть больше платяного шкафа. Туда можно было пробраться, протиснувшись сбоку от поленницы. В комнатушке стояло три пня, их использовали как табуреты. Если положить пни набок, они смотрелись вполне невинно. А если сбросить на землю задний ряд дров, то пустое пространство у стены дома будет похоже на склад поленьев, приготовленных к сожжению. Интересно, подумала Хонор, а сколько здесь пряталось беглецов? Несколько дюжин? Несколько сотен? Белл жила в Веллингтоне пятнадцать лет, а беглецы, наверное, были всегда. Сколько лет существует рабство, столько существуют и беглые рабы.
Хонор услышала, как плачет Камфет, и поспешила обратно в кухню, пробираясь сквозь лаз так неуклюже, что Белл рассмеялась. Когда Хонор наконец выбралась и поднялась, Камфет уже успокоилась на руках чернокожей женщины. Хонор протянула руки, но женщина не отдала ей малышку.
— Я выпестовала не одного белого малыша, была нянькой хозяйских детишек, — сказала она, с легкостью качая Камфет на сгибе локтя. — Приятно снова взять в руки младенца. Смотрите, девочки, — обратилась она к своим дочкам, сидевшим за столом. — Она пока не улыбается. Ей всего месяц от роду. Она очень маленькая, не умеет улыбаться. Чтобы она нам улыбнулась, мы должны это заслужить.
Хонор боролась с желанием отобрать дочь у чернокожей женщины, хотя понимала, что ее дочери не причинят никакого вреда.
Женщину звали Верджини. Хонор провела с ней целую ночь в лесах и полях, но даже не догадалась спросить ее имя. Она ни разу не спрашивала беглецов, как их зовут. Теперь Хонор задумалась, почему. Вероятно, хотела, чтобы они оставались для нее безымянными и обезличенными. Так им было проще исчезнуть из ее жизни. И они исчезали. Бесследно. Все, кроме того человека, похороненного в лесу Виланда.
«Ищи в ней внутренний свет, — говорила она себе. — Внутренний свет есть в любом человеке. Никогда об этом не забывай».
Камфет была еще слишком мала, чтобы судить о людях. Она могла только чувствовать, хорошо ли ей на руках у кого-то. И сейчас ей было хорошо. Она внимательно смотрела на чернокожую женщину, которая начала напевать:
Я бреду по глубокой воде,
Я пытаюсь добраться домой,
Господи, я бреду по глубокой воде,
Я пытаюсь добраться домой.
Да, я бреду по глубокой воде,
Я бреду по глубокой воде,
Да, я бреду по глубокой воде,
Я пытаюсь добраться домой.
— Она улыбается! — воскликнула Хонор.
Верджини засмеялась:
— Само получилось, случайно. Но все равно очень мило. Иди к маме, маленькая. Улыбнись ей.
Белл накормила беглецов копченой говядиной и кукурузным хлебом с яблочным повидлом, которое вчера сварила Хонор. Одна близняшка съела все подчистую, а вторая — простуженная — едва прикоснулась к еде. Она задремала прямо за столом, положив голову на руки. Белл поднялась наверх и принесла несколько одеял.
— Вам лучше вернуться в укрытие, — сказала она, запихивая одеяла в лаз. Потом она вышла на задний двор, посмотреть, все ли в порядке.
Хонор и Верджини пожелали друг другу спокойной ночи, и беглянки забрались в укрытие. Через пару минут в кухню вернулась Белл.
— Надеюсь, девочка быстро поправится. — Она покачала головой. — Там, рядом с печкой, достаточно сухо, но все равно холодно. Я боюсь, как бы малышке не стало хуже. До Канады совсем близко. Даже с двумя маленькими детьми дорога до озера Эри не должна занять больше недели. А если они доберутся до Оберлина, там они спрячутся в черной общине и подождут, пока девочка не поправится.
— Белл, а ты… начальница станции, да?
Та усмехнулась.
— Я не употребляю эти глупые названия: «начальник станции», «депо», «проводник». Даже «подземная железная дорога» выводит меня из терпения. Звучит, словно дети играют в игру. А это совсем не игра.
Девочка снова закашлялась. Хонор мыла посуду и прислушивалась к звукам, доносящимся из дровяного сарая.
— Она сильно простудилась.
Белл тяжело вздохнула:
— Донован ее точно услышит, когда заявится ночью искать беглецов. Ей нужно спать в доме, в тепле. И еще надо дать ей какое-то успокоительное, чтобы заснула. Но я не могу привести в дом всех троих… мы их не спрячем от Донована.
Она подошла к лазу, приподняла коврик и что-то зашептала в темноту. Через пару минут ей передали больную девочку. Белл усадила ее за стол, дала ей ложку какой-то густой коричневой жидкости и произнесла:
