В то время как Молли и Джозеф Эннинг страдали той зимой физически, многие дни обходясь жидким супом и еще более жалким запасом угля, Мэри не замечала ни того, как мало она ест, ни холода. Она страдала внутри.
Она по-прежнему приходила в коттедж Морли, но предпочитала навещать Маргарет, потому что та могла удовлетворить ее потребность в сопереживании, способности к которому недоставало нам с Луизой. Мы не теряли мужчин, как это произошло с Мэри и Маргарет, а притворяться было не в нашей природе. Не то чтобы Мэри чувствовала, что уже потеряла полковника Бёрча. Долгое время она оставалась преисполненной надежд и просто скучала по нему и его постоянному присутствию в ее жизни, имевшему место прошедшим летом. Ей хотелось говорить о нем с кем-нибудь, кто его знал и одобрял, или, по крайней мере, не позволял себе столь резко критиковать его характер, как я. Маргарет встречалась с полковником Бёрчем в Курзале, играла с ним в карты и даже пару раз с ним танцевала. Работая со своими окаменелостями за столом в обеденном зале, я слышала, как за дверью Мэри говорила с Маргарет, снова и снова заставляя ее рассказывать про танцы, про то, во что полковник Бёрч был одет, о чем они беседовали, совершая свои туры. Потом ей хотелось узнать все о картах, во что они играли, выиграл ли он или проиграл, что он при этом говорил. Маргарет не замечала таких подробностей, потому что полковник Бёрч не был для нее запоминающимся компаньоном. Его тщеславие и самоуверенность были чрезмерными даже для Маргарет. Однако для Мэри она придумывала детали, чтобы прибавить их к тому малому, что ей запомнилось, пока не возникала полная картина, изображавшая полковника Бёрча в минуты досуга. Мэри вбирала в себя все подробности, чтобы хранить их в памяти и тщательно обдумывать позже.
Мне хотелось велеть Маргарет, чтобы та перестала вспоминать небылицы, потому что страстное воодушевление девушки, подпитываемое обрывками чужих воспоминаний о вежливых танцах и азартной игре, тревожило меня, порождая в сознании образ Мэри, стоящей у Курзала, прижимающейся лицом к холодному стеклу, чтобы увидеть танцующих. Хотя я никогда этого не видела, меня не удивило бы, узнай я, что так она и делала. Я, однако, придерживала язык, потому что знала, что Маргарет желала Мэри добра и предоставляла ей то единственное малое утешение, что могла дать ей в ту пору. Я также была признательна Маргарет за то, что она никогда не рассказывала Мэри о моей краткой встрече с полковником Бёрчем в Курзале, хотя сама я вспомнила все подробности того дня.
Начинать переписку самой было бы неприлично, Мэри надеялась и ждала получить от полковника Бёрча весточку. Они с матерью время от времени получали письма — от Уильяма Бакленда, просившего о каком-нибудь образце, от Генри де ла Беша, сообщавшего, где он находится, от других коллекционеров, с которыми они сталкивались и которые чего-то от них хотели. Молли Эннинг переписывалась даже с Чарльзом Конигом из Британского музея, который выкупил первого ихтиозавра Мэри у Уильяма Баллока и был заинтересован в приобретении других. Все эти письма продолжали поступать, но среди них никогда не было конверта со строчками размашистого, быстрого почерка полковника Бёрча. Потому что я знала его почерк.
Я не могла рассказать Мэри, что это ко мне пришла весточка от полковника Бёрча через месяц после того, как он покинул Лайм. Он, конечно, не объяснялся в этом письме в любви, хотя у меня дрожали руки, когда я его вскрывала. Вместо этого он спрашивал, не буду ли я так любезна, чтобы поискать образец дапедиума, подобный тому, что я отдала в дар Британскому музею, поскольку он надеется пополнить свою коллекцию этой редкостью. Я прочла это вслух Маргарет и Луизе.
— Какая наглость! — вскричала я. — После такого пренебрежения, выказанного моей работе, взять и попросить меня об экземпляре, который к тому же так трудно найти! — Каким бы разгневанным ни был мой голос, втайне я была также и польщена тем, что полковник Бёрч уяснил для себя ценность моих находок настолько, чтобы захотеть получить экземпляр для собственной коллекции.
Все же я попыталась было бросить это письмо в огонь. Меня остановила Маргарет.
— Не надо, — попросила она, протягивая к нему руку. — Ты уверена, что там ничего нет о Мэри? Ни постскриптума, ни какого-нибудь зашифрованного сообщения для нее или о ней? — Она просмотрела письмо, но ничего такого не нашла. — По крайней мере, сохрани его для того, чтобы знать его адрес. — После этих слов Маргарет зачитала адрес вслух: такая-то улица в Челси, несомненно запоминая его на тот случай, если я сожгу это письмо позже.
— Хорошо, я сохраню его, — пообещала я. — Но отвечать на него не буду. Он не заслуживает ответа. И он никогда не получит ни одной из моих рыб!
Мы не рассказали Мэри о том, что полковник Бёрч прислал мне письмо. Это бы ее огорчило. Я никак не ожидала, что такой сильный характер, как у Мэри, окажется и таким хрупким. Но временами все мы становимся уязвимыми. Она продолжала ждать вестей от полковника Бёрча, говорить о нем и просить Маргарет описывать, как он держался в Курзале, и Маргарет ей уступала, хотя ложь причиняла ей боль. И мало-помалу румянец покинул щеки Мэри, яркий свет в ее глазах померк, плечи опять привычно сгорбились, а челюсть отяжелела. Мне хотелось плакать, когда я видела, что она в столь юном возрасте уже готова пополнить ряды старых дев.
Как-то раз солнечным зимним днем ко мне на Сильвер-стрит был нанесен нежданный визит. Я была в саду вместе с Луизой, на протяжении холодных месяцев скучавшей по садовым работам и искавшей что-нибудь, чем ей можно было бы заняться: распределяла мульчу вокруг спящих растений, проверяла луковицы, которые посадила, сгребала листья, залетевшие в сад, подстригала розовые кусты, упорно разраставшиеся. Холод не беспокоил нас, как когда-то, а на солнце вообще было удивительно тепло. Я заканчивала акварель, изображавшую вид на Голден-Кэп, надеясь, что низкое зимнее солнце позволит придать рисунку то магическое свойство, которого ему до сих пор недоставало.
Когда я добавляла облакам желтизны, появилась Бесси.
— Кое-кто хочет вас видеть, — буркнула она.
Отступив в сторону, она позволила мне увидеть Молли Эннинг, которая за все те долгие годы, что мы там жили, никогда не предпринимала попыток подняться до Сильвер-стрит.
Пренебрежительность Бесси меня рассердила. Несмотря на мою дружбу с Эннингами, Бесси со слишком уж большой готовностью разделяла взгляды остальных жителей Лайма на эту семью, даже когда достаточно узнала Мэри, чтобы вынести о ней собственное суждение. Я наказала ее тем, что встала и обратилась к ней:
— Бесси, вынеси, пожалуйста, стул для миссис Эннинг, и для Луизы тоже, а еще чай для нас для всех. — Повернувшись, добавила: — Вы не против присесть на воздухе, Молли? На солнце сегодня довольно тепло.
Молли Эннинг пожала плечами. Она, мол, не из тех, кому доставляет удовольствие сидеть на солнышке, но не станет мешать предаваться этому другим.
Я подняла брови, глядя на Бесси, которая медлила в дверном проеме, явно обозленная мыслью, что ей придется прислуживать кому-то, кого она считает ниже себя самой.
— Давай, Бесси. Сделай, пожалуйста, как я сказала.
