Преподобный Конибер попытался было его схватить, но Джонни вскочил на несколько ступенек выше и остался вне досягаемости. Мне следовало бы пожурить своего племянника за дурное поведение, но вместо этого я лишь фыркала, чтобы скрыть смех. Я повернулась к мистеру Бакленду, более рассудительному из них двоих:
— Мистер Бакленд, я знаю, как вы привязаны к Мэри, знаю, что вы признаете, в каком мы все перед ней долгу благодаря ее чрезвычайной искусности в обнаружении окаменелостей. Я тоже понимаю, насколько важен для вас сегодняшний вечер, и не собираюсь его портить. Но ведь в течение заседания наверняка найдется минутка, чтобы вы могли выразить свою признательность Мэри? Возможно, вы могли бы просто признать ее заслуги, не упоминая особо о бароне Кювье. А когда его замечания дойдут наконец до публики, то ученые джентльмены поймут более глубокое значение вашего заявления о полном к ней доверии. Таким образом, все мы будем удовлетворены. Приемлемо ли для вас это предложение?
Мистер Бакленд задумался.
— Это не может быть внесено в протокол общества, — сказал он наконец, — но я обязательно скажу что-нибудь без протокола, если это удовлетворит вас, мисс Филпот.
— Удовлетворит, благодарю вас.
Мистер Бакленд и преподобный Конибер обратили взгляды на Джонни.
— Довольно, парень, — негромко проговорил преподобный Конибер. — Немедленно спускайся.
— Это все, тетя Элизабет? Мне спускаться? — Казалось, Джонни разочарован, что не сможет исполнить свою угрозу.
— Есть еще одно дело, — сказала я. Преподобный Конибер зарычал. — Мне хотелось бы услышать, что вы скажете на заседании о плезиозавре.
— Боюсь, женщины не допускаются на заседания общества. — В голосе мистера Бакленда звучало едва ли не сожаление.
— Может, я смогу посидеть в коридоре, чтобы это услышать? Никому, кроме вас, нет необходимости знать, что я там присутствую.
Мистер Бакленд думал совсем недолго.
— С другой стороны зала имеется лестница, ведущая в одну из кухонь. Слуги по ней приносят и уносят столовые приборы, блюда и все такое. Вы можете посидеть там на площадке. Оттуда вы сможете нас слышать, а вас самих не будет видно.
— Это очень любезно, благодарю вас.
Мистер Бакленд подал знак привратнику, который все это время бесстрастно слушал.
— Пожалуйста, проведите эту леди и молодого человека на лестничную площадку с другой стороны зала. Идемте, Конибер, мы заставили их ждать достаточно долго. Они могут подумать, что мы съездили в Лайм и вернулись!
Оба поспешили вверх по лестнице, оставив нас с Джонни в распоряжении привратника. Никогда не забуду ядовитого взгляда, что бросил на меня через плечо преподобный Конибер, когда достиг самого верха лестницы и повернул, чтобы войти в зал заседаний.
Джонни издал смешок.
— Вы с ним не подружились, тетя Элизабет!
— Мне это безразлично, боюсь вот только, что из-за меня он будет не в ударе. Что ж, скоро сами все услышим.
Нет, я не вывела преподобного Конибера из формы. Будучи викарием, он привык говорить на публике и мог прибегнуть к своему богатому опыту проповедника, чтобы восстановить красноречие. За то время, пока Уильям Бакленд занимался одобрением протокола предыдущего заседания, предложением новых членов, перечислением различных журналов и образцов, переданных в дар обществу со времени последнего заседания, преподобный Конибер успел просмотреть свои тезисы и освежить в памяти подробности своих утверждений, и, когда он начал говорить, голос его был ровен и исполнен авторитета.
О его манере читать лекции я могла судить только по его голосу. Нас с Джонни, дабы убрать с глаз долой, усадили на стульях на лестничной площадке, расположенной у дальнего конца зала, и, хотя мы держали дверь приоткрытой, чтобы слышать, нам ничего не было видно через щель, кроме спин джентльменов, стоявших у двери в переполненном зале. Я чувствовала себя так, словно стена мужчин отгораживает меня от сцены.
По счастью, ораторский голос преподобного Конибера пробивался даже к нам.
— Я имею высокую честь, — начал он, — представить обществу отчет о почти совершенно сохранившемся скелете плезиозавра нового вида, гипотезу о существовании которого, исходя из рассмотрения нескольких фрагментов, найденных лишь частично, я счел себя уполномоченным выдвинуть на обсуждение в 1821 году. Следует отметить, что этот новый экземпляр был на некоторое время предоставлен в распоряжение моего друга, профессора Бакленда, для научного исследования благодаря любезной щедрости сто владельца, герцога Букингемского. Великолепный экземпляр, недавно обнаруженный в Лайме, подтвердил справедливость моих прежних умозаключений касательно всех существенных моментов, связанных со скелетом плезиозавра.
В то время как мужчин согревали два камина, мы с Джонни мерзли на лестничной площадке. Я поплотнее укуталась в шерстяную накидку, но понимала, что пребывание там никак не может пойти на пользу моим ослабленным легким. Однако же встать и уйти в такой ответственный момент я никак не могла.
Преподобный Конибер без промедления стал описывать самую удивительную черту плезиозавра: его чрезвычайно длинную шею.
— По длине его шея в точности равна длине его туловища и хвоста, — сообщил он. — И она, превосходя по числу позвонков самых длинношеих птиц, даже лебедя, выходит за рамки законов, которые до сих пор считались универсальными для мира природы. Я так спешу упомянуть об этом обстоятельстве потому, что оно составляет самую значительную и интересную черту недавнего открытия, которая в силу своего эффекта представляет это животное одним из самых любопытных и важных дополнений, которые геология когда-либо вносила в сравнительную анатомию зооморфных видов.
Затем он стал подробно описывать зверя. К этому моменту я уже с трудом сдерживала приступы кашля, и Джонни спустился в кухню, чтобы принести мне вина. Должно быть, то, что он увидел там, понравилось ему больше того, что можно было слышать на площадке, потому что, принеся мне стакан кларета, он снова исчез, спустившись по задней лестнице, вероятно, чтобы сидеть у огня и практиковаться во флирте с девушками из обслуги, нанятой на этот вечер.
Преподобный Конибер описал голову и позвонки, задержавшись на некоторое время на их количестве у различных видов животных, точно так же, как это сделал Кювье в своем критическом послании Мэри. Собственно говоря, он по ходу дела несколько раз упомянул Кювье; авторитет великого анатома подчеркивался на протяжении всего доклада. Неудивительно, что преподобный Конибер пришел в такой ужас из-за ответа Кювье на письмо Мэри. Однако, какой бы невозможной ни представлялась анатомия плезиозавра, тот действительно существовал. Если Конибер верил в эту допотопную тварь, то должен был верить и в то, что нашла Мэри, и лучший способ убедить Кювье состоял в том, чтобы ее поддержать. Мне это представлялось очевидным.
Ему, однако же, нет. Собственно говоря, он сделал нечто противоположное. Описывая ласты плезиозавра, преподобный Конибер заметил:
