Макушку с непривычки захолодило — тафья-то осталась в светелке. Князь окатил голову, вышел и чуть не сразу столкнулся с боярыней.
— Ты чего, Андрюша? — удивилась Ольга Юрьевна его свежебритой голове.
— Никакого монастыря и никакого траура, мама, — просто и обыденно сообщил Зверев. — Отец жив.
— Жив? — почему-то испугалась женщина, закрыв рот пальцами сразу обеих рук. — Откель ты… Ты был?..
— Да, да, на Козютином мху, — не стал открещиваться князь.
— Значит… Ой! — Закрыла она лицо ладонями.
— Собирай меня в путь, мама. Поеду батюшку выкупать. Слишком долго от него вестей нету. Видать, что-то не складывается.
— Жеуж-жо жив… — Боярыня кинулась Андрею на шею и заплакала уже открыто. — Жив, жив, жив… Смилостивился Господь… Отмолила…
— Жив, мама, жив. Я его привезу, не сомневайся. Завтра же отправлюсь.
— Завтра не получится, — всхлипнула Ольга Юрьевна. Как она ни переволновалась от нежданного известия, но хозяйка всегда оставалась хозяйкой. — Одежа вся холопов твоих постирана. Девки полощут ныне, опосля сушиться повесят. Пока еще высохнет… Да и лошадям роздых надобен, токмо с похода. Иных у меня в усадьбе нет, дружина-то наша вместе с батюшкой пропала. Ты и сам-то отдохни, сынок. Попарься, выспись вдосталь, горячего да вкусного поешь. В пути, знаю, разносолами не побалуешься. Радость какая… — Ольга Юрьевна отступила, старательно промокнула уголками платка глаза. — Пойдем, Андрюша. Я в трапезной уж накрывать велела. Проголодались люди с утра.
— Почему с утра? — не понял Зверев.
— Так ведь литургия же! — изумленно воззрилась на него матушка. — Перед причастием наедаться нельзя.
— А, ну да, — спохватился Андрей и три раза перекрестился. Но, видимо, недостаточно искренне: боярыня укоризненно покачала головой, потом безнадежно махнула рукой:
— Ступай, оденься к обеду.
Обед был скромным: кислые щи, каша с ветчиной, сыто и пироги с грибами. Чай, не пир все-таки, изысками и винами баловаться ни к чему. Князь, серебряной ложкой выгребая из миски ароматное варево, поглядывал на холопов.
Всего пятеро… Не много для дальнего пути, да еще через неспокойные земли. У Пахома истребовать? Так ведь ему самому мало, чтобы подворье в порядок привести. Да еще ведь и примчится, воспитанника одного не отпустит.
А уж насчет московского подворья… Там и пятерых мало за хозяйством следить — слишком большое. В Москве нужно не просто верного человека оставить, а умного и домовитого. Холопом не обойдешься.
Прямо хоть матушку проси туда поехать! Да ведь родную усадьбу боярыня не оставит. Вовсе от мира она бы и ушла, от всех хлопот земных отвернувшись. Но коли мужа дожидаться решила — то очаг свой беречь станет, не бросит.
— А что, матушка, приказчиков верных и умных у тебя на примете нет? — от полной безысходности решил-таки попробовать Андрей. — Толковых, хозяйственных. Чтобы усадьбу доверить можно было без опаски. Чтобы не обокрали, не разорили, не запустили поместье?
— Разве таких ныне найдешь, сынок? — пожала плечами боярыня. — Вот, помню, как молодой еще женой была, так Филипп у нас жил. Вот то приказчик так приказчик. Хваткий, находчивый, считал так — подьячему приказному подобного невмоготу. Помню, смерды про озеро заикнутся, с неводом пройти — так враз оброк называет, и минуты не думает. Да так точно, и мужики не в накладе, и мы пять лет со свежей рыбой жили. Али снопы отмерял — с края поля глянет, ан тут же у него все сосчитано. Предан делу был он, гроша ломаного в карман не положит, все в амбар хозяйский да в казну… За преданность и сгинул. Зарубили ляхи возле обоза, что на торг вел. Смерды все разбежались от телег-то, а он не стал. Ляхи пограбили и ушли, облавы на смердов чинить не стали. Да-а… Они и привезли Филиппа-то. Ныне таких людей уж нет, выродились ныне истинные слуги…
— Так уж и не осталось никого? — не поверил князь.
— Иные и живут, да куда им до слуг прежних? — вздохнула Ольга Юрьевна. — Латынина-арапчонка помнишь? Ну, в Сешково бегал, у братьев-бочкарей. Лихо Латынка торг ведет, завсегда с прибытком, оброк завсегда день в день платит. Но все обмануть норовил, недосчитать, товар занизить. Ему доверься — враз обнесет. Ваха-нора — хозяин крепкий, работящий. Да тугодум. Этот и не обманет, так самого обдурят. Кешка из Бутурлей такой же. Из всех мужиков одна Варвара, вдова Терентьина, дела справно ведет. Как в Луках Великих беда случилась, так я об ней первым делом помыслила. Как Терентий Мошкарин преставился, при ней ведь и промысел рыбный не пропал, и скотины меньше не стало, и на торг, ведаю, катается постоянно. Как управляется, непонятно. Поди ж ты, баба — а все тянет! Мыслила ее к подворью приставить, да передумала. Куда бабе справой ратной заниматься, делами засечными да оборонными? Как бы не попортила чего.
— Терентий Мошкарин умер? — Тоненько екнуло у Андрея в груди. — Тот самый, которого батюшка от оброка освободил?
— Нечто ты его знал, сынок? — удивилась Ольга Юрьевна. — Да, он самый. Ноне, как преставился, так и прощения от оброка боле быть не должно, про то я ведаю. Токмо Господь его лишь прошлой весной прибрал, — перекрестилась она, — уроки менять поздно. Юрьева дня ждать надобно. Да и сумневалась я, что управится Варька. Как в дворовых девках сидела, так самая взбалмошная была, ветер в голове. Да ты ее помнить должен, она как раз у тебя в светелке завсегда прибиралась! А ныне уж и хутор ее прозвание известное получил: Бабино. Аж в Луках Великих торговцы ведают, где баба без мужиков дело свое ведет.
— Помню, — не стал отрекаться Зверев. — Красивая была девчонка… А где отрез Терентия находится, не напомнишь?
— У Линнинского озера. По реке нашей до него верст пять скакать, нечто забыл? — Матушка глянула на уплетающую кашу дворню, понизила голос: — А чего это ты про девок детских вспоминать начал, княже?
— Сама же похвалила, — невозмутимо пожал плечами Андрей. — Глянуть хочу на хозяйственную такую бабу. Коли и вправду не дура, стану ее у тебя просить.
— Ты!.. — возмущенно повысила голос боярыня, но тут же спохватилась, осенила себя знамением и перешла на шепот: — Ты чего это умыслил, охальник? Тебя же жена с детишками дома дожидается, а ты…
— А я все о хозяйстве, — перебил ее Зверев. — У меня подворье в Москве без приказчика. Коли через Москву ехать, оставить кого-то надобно. Где я ныне, второпях, толкового человека отыщу? Ее мы хоть знаем. Коли не дура, может, хоть до возвращения моего за хозяйством последит?
— Ну-у-у… — посерьезнела Ольга Юрьевна, — нареканий за ней не помню, чтобы нечистой на руку была. С малым своим двором управляется. Насчет большого не поручусь. Да и крепостная она вроде, насильно с тобой не отправишь.
[4]
Недоимок за ней нет, попрекнуть нечем.
