Но и таращить глаза на оплывающие свечи тоже было нелепо. По тому, как сгорели свечи, Екатерина понимала, что времени прошло немало. Украдкой выглянула из-за полога на часы. Скоро полночь, то есть ждет больше двух часов. За это время можно было не только переодеться, но сделать это десяток раз.
И вдруг шаги…
Екатерина быстро спряталась за пологом, но почти сразу поняла, что шаги женские. Сердце испуганно забилось: может, пока она тут разлеживается, что-то случилось с императрицей, и поэтому нет ее супруга?! Но в дверь заглянула новая горничная мадам Кроузе, сразу поняла, что княгиня не спит, хмыкнула:
— А князь… там… — рука сделала какое-то неуверенное движение, — ужинает… с друзьями…
— К-как… ужинает?
Горничная, от которой за версту разило выпитым, заплетающимся языком подтвердила, кивая собственным словам:
— Заказал уж-жин… скоро придет… Не надо ли чего?
— Нет, благодарю…
— Ага…
И исчезла. Екатерина лежала, обескураженная таким невниманием Петра к себе. Нет, она знала, что ему нравится другая, Петр сам говорил, что женится только из-за приказания тетки, не более, но хотя бы в первую ночь он мог бы быть внимательней?
От обиды даже усталость забылась, а сон и вовсе пропал.
Она уже перестала считать минуты и ждать открывающейся двери, когда муж все же явился. Он был весьма навеселе, и ничего, о чем полунамеками говорила мать, не произошло, Петр просто рухнул на кровать рядом со своей супругой и заснул мертвецким сном до утра.
Сначала она все же затихла, выжидая и прислушиваясь, уже боясь и не желая, чтобы человек, с которым ее соединила судьба и воля российской императрицы, проявил внимание. Но Петр и не собирался этого делать, он заливисто храпел. Несчастная молодая жена осторожно прислушивалась, пытаясь понять, не притворяется ли, но муж действительно спал.
В конце концов стало обидно, ею откровенно пренебрегли! Неужели она столь нехороша, что не возбуждает даже своего пьяного супруга? Она слышала, что мужчины часто творят глупости именно потому, что пьяны.
Странной была эта первая брачная ночь… Но и остальные оказались не лучше…
Следующие дни были заполнены балами, гуляниями, маскарадами, фейерверками, иллюминациями, театрами… Народ тоже гулял, выставлялись огромные столы с угощениями, рекой лилось вино, в толпу бросались деньги…
Императрица не любила утро, все начиналось во второй половине дня и заканчивалось незадолго до рассвета, а то и после него. Для великого князя все заканчивалось одинаково: едва оправившись от болезни, он быстро уставал, за ужином выпивал лишнего и засыпал прежде, чем до кровати добиралась его молодая супруга.
Сначала Елизавета Петровна переживала, но Разумовский успокоил:
— Молод еще великий князь, к тому же устает сильно. Придет и его время, все образуется, и дите будет. Да не одно.
— Ты думаешь, будет?
Алексей Григорьевич кивал с видом знатока:
— А то нет! Пройдут праздники, отоспится, перестанет плясать на балах, там и за дело возьмется.
— Ой ли… — вздыхала императрица, — скачет козлом, точно дитя малое. Недаром его Брюммер все ругал.
— А вот потому и скачет ныне, что в детстве поскакать не дали. Небось держали взаперти да среди взрослых, он и не набегался мальчишкой. Ничего, чуть повзрослеет, дурь сама собой пройдет.
Но праздники прошли, наступили будни, а дурь у князя не проходила. Елизавета Петровна иногда пыталась намеками выведать у Екатерины, каковы дела в спальне, та мучилась, краснела, бледнела и молчала. Не могла же она рассказать, что действительно творится по ночам в их с Петром постели!
Разумовский был прав в том, что детства у Петра не было, но ошибся в предположении, что князь перестанет дурить. Не перестал, напротив, стал привлекать к своим занятиям молодую жену.
Врачи были правы: Петру еще рано жениться, он просто не готов ни физически, ни морально к такому грузу. Мало того, никому из взрослых не пришло в голову, что с этими, в сущности, детьми нужно поговорить перед свадьбой, напротив, все считали их опытность само собой разумеющейся, а откуда взяться опыту, не задумывались. Иоганна забыла, что сама вышла замуж в пятнадцать лет за сорокадвухлетнего взрослого мужчину, а потому побеседовала с дочерью в общих чертах, убедив ту всего лишь подчиняться желаниям и поступкам мужа и во всем потакать ему.
Петр попробовал разузнать, что нужно, сам, но вокруг были только опытные мужчины, но никак не внимательные педагоги: со всевозможными ужимками и пошлостями ему объяснили, что с бабой надо быть грубым и вообще муж над женой хозяин. Просто с мальчиком разговаривали как с прожженным, опытным мужиком, чем навсегда перепутали у него все в голове. Не слишком тактичный Петр так и заявил юной супруге: мол, я хозяин, а ты должна мне подчиняться, а вот в чем, сказать не мог.
Не имея еще влечения и попросту не зная, что ему делать, Петр, чтобы не выглядеть неопытным сопляком, принялся разыгрывать страсть к другой, которая якобы и не позволяет ему сблизиться с женой. Вот с этой другой он бы… а супруга — приятельница по играм, не более.
Будь Екатерина старше и опытней, сама сделала бы первый шаг, но ее обижало такое откровенное небрежение собой. В зеркале она видела красивую молодую девушку, куда красивей и приятней мужа и той же фрейлины Карр, о которой он твердил, и просто не понимала, почему Петр столь холоден. А у князя уже тогда явно обнаружился перекос в предпочтениях, который, в общем-то, был объясним и устраним, если бы этим озаботился кто-то из разумных взрослых. Петру нравились… уродливые девушки! Все его любовницы и будущие фаворитки были неказисты, кривоваты и… горбаты! Этим уродством своих возлюбленных он словно уравновешивал собственную непривлекательность.
Петру и Екатерине не позволялось спать в разных комнатах, но проводить ночь за ночью рядом с красивой девушкой и при этом старательно делать вид, что едва добредает до кровати и сразу засыпает, невозможно. Попытайся он хотя бы протянуть руку к супруге, Екатерина бы собрала всю свою волю в кулак и постаралась ответить лаской, но Петр дичился, ожидая от нее самой чего-то.
А потом и вовсе нашел выход.
— Ты видела моих кукол? У меня десяток новых.
Он что, совсем глуп, спрашивать о куклах в постели с женой? Но это все равно лучше, чем выслушивать рассказы о том, как он… с фрейлиной… да не с одной… Это позже она поняла, что ничего такого ни с одной фрейлиной у Петра не было, не способен, а тогда обижалась, а потому ответила:
— Нет.
— Я сейчас! Скажу, чтобы принесли!
Возразить не успела, Петр сорвался с места и метнулся к двери, требовать, чтобы тайно принесли из его комнаты спрятанных кукол-солдатиков.
Это было сумасшествием, потому что каждый их шаг был известен императрице, а она категорически запретила племяннику играть с куклами. Несомненно, приставленная к ним Кроузе завтра же донесет об этих куклах.
