— Только мой умница сын мог додуматься до такого! Похитить гангстера — дикий бред!
Зато Арчил был действительно умницей и единственный из всех умел успокоить разбушевавшуюся Елену. Он всегда сохранял хладнокровие, его не удавалось застать врасплох. Со вкусом и размахом проматывал ее денежки, часто наведывался в Голливуд, где знакомых у него было еще больше, чем в Нью-Йорке, охотно сопровождал Мадам во время путешествий по Европе и Латинской Америке.
Однажды они были в Грасе, где позднее стараниями Хореса возникнут цветочные плантации фирмы и парфюмерная фабрика. Князь буквально влюбился в живописный белый домик на побережье и уговорил жену его купить. Все эмигранты из России обожали Лазурный Берег, особенно Ниццу, здесь обосновалось немало их соотечественников. Елена никогда и ни в чем не могла отказать мужу. Кроме домика она подарила ему яхту, которую, впрочем, вскоре продала.
Верный Луи Сью взялся за внутреннюю отделку нового дома Мадам. Но на этот раз ей захотелось не барочной пышности, а идиллической простоты, скромного сочетания белого с зеленым. «Белый домик» выглядел прелестно посреди небольшой оливковой рощи, повсюду вокруг благоухала лаванда. Ниже выкопали небольшой бассейн и отделали его в античном стиле.
Райский уголок обессмертил знаменитый фотограф Брассай
[18]
, обычно снимавший ночную жизнь Парижа, а не сельские виды. Однако заказ Мадам он выполнил охотно: он знал ее давно, они вращались в тех же артистических кругах, жили поблизости друг от друга, к тому же Брассай активно сотрудничал в «Harper’s Bazaar». Елена позировала ему среди цветов или опершись о ветви оливы. Заметно, что на лоне природы ей не слишком уютно.
Увы, по большей части чудесный дом пустовал, становясь без людей заброшенным и унылым. Патрик О’Хиггинс, приехав сюда впервые, назвал его «роскошной гостиницей». Не хватало любимых Еленой теплых тонов, живописного беспорядка, нагромождения всевозможных предметов искусства из ее богатейших «чрезмерных» коллекций.
Арчил быстро охладел к своей прихоти. Ему больше нравилось гостить на виллах кинозвезд и бывать на пляжах в Палм-Бич, в Лос-Анджелесе и во Флориде. Елене все было некогда, впрочем, она и во время отдыха не желала дремать в шезлонге в тени олив, убаюканная стрекотом цикад.
Так что, к величайшей ее досаде, они с мужем побывали там всего пять или шесть раз.
— Нужно было назвать этот домик «Белый слон», — сетовала она не раз. — Слопал столько денег и никому не приносит пользы…
Последняя любовь
Он был худым, высоким, рыжеватым, с характерной ирландской внешностью и держался немного скованно, что свойственно отставным военным. Да, его предки были ирландцами, об этом свидетельствовало и его имя: Патрик О’Хиггинс. Но родился он в Париже после Первой мировой войны. По его собственному признанию, «растили его в строгости, приучая к повиновению», поскольку богатые родители, любившие странствовать по всему свету, совсем рано отдали его в закрытую школу для мальчиков; сначала он учился в английском пансионе, затем — в швейцарском. В восемнадцать лет Патрик стал военным, служил в Канаде, Англии и Ирландии. Пехотным офицером участвовал в Рейнско-Рурской операции под командованием Монтгомери, был тяжело ранен и два долгих года пролежал в госпитале.
Демобилизовавшись, Патрик О’Хиггинс отправился в Нью-Йорк. Быстро завел немало знакомств в артистической среде Гринич-Виллидж, подружился и со многими аристократами, поскольку отлично знал все неписаные законы высшего общества. Как-то само собой вышло, что он стал корреспондентом «Flair» — этот журнал выпускала знаменитая Флер Коулис, писательница, художница, журналистка, хозяйка престижного салона.
Однажды ясным зимним утром О’Хиггинс случайно встретил Мадам на улице. Так странно свела их судьба. Он шагал по Мэдисон-авеню, спеша в редакцию «Flair», как вдруг заметил забавную крошечную женщину в черном котелке и норковой шубе с хвостиками, буквально бежавшую по широкому тротуару. Любопытный от природы, Патрик не удержался и пошел следом за маленькой незнакомкой, смешной и таинственной.
Вскоре они поравнялись с графом Федерико Паллавичини, известнейшим итальянским живописцем и художником по интерьерам, в свое время приложившим руку к оформлению салонов Рубинштейн. Теперь граф стал художественным редактором «Flair». Он приветливо раскланялся с Еленой и О’Хиггинсом. Так Мадам впервые обратила внимание на воспитанного элегантного молодого человека с непринужденными манерами, носившего поношенный твидовый пиджак, английскую рубашку и легкие кожаные ботинки не по погоде. Она не сказала ему ни слова, развернулась и побежала дальше, торопясь в свой салон.
Патрик спросил у старшего коллеги, кто эта дама.
— Ну как же, она Сара Бернар в парфюмерии, — ответил Паллавичини, глубоко пораженный невежеством юноши, в остальном довольно эрудированного и знакомого лично со многими знаменитостями из разных стран. Однако О’Хиггинс действительно никогда не слыхал о Елене Рубинштейн. И абсолютно не интересовался косметикой.
Вскоре Елена и Патрик встретились вновь на коктейле у Флер Коулис. Мадам властно подозвала его к себе и учинила форменный допрос. С годами ее жадное любопытство к людям не ослабело, она любила молодежь и подпитывала себя энергией, общаясь с нею. Патрик рассказал, что пишет для журнала «Flair». Мадам отнюдь не выразила восторга и предсказала, что столь претенциозное издание рано или поздно потеряет подписчиков.
— Когда журнал прогорит, приходите ко мне, я что-нибудь подыщу для вас.
Елену Рубинштейн и Патрика О’Хиггинса разделяло больше полувека, однако последние пятнадцать лет своей жизни она провела с ним неразлучно. Их отношения были платоническими, коль скоро Патрик не скрывал, что он гомосексуалист. Эта странная пара то жила гармонично, то ссорилась, но, несмотря на тяжелый характер своей эксцентричной покровительницы, Патрик глубоко уважал Елену и был безгранично предан ей. Она взяла его на должность секретаря, но он вскоре стал директором по продажам, мальчиком на побегушках, нянькой и любимым сыном.
По свидетельству многих, знавших его, Патрик обладал истинно ирландским чувством юмора, непочтительным и грубоватым. Он тонко угадывал настроения Мадам, но бывал дерзок; относился к ней с нежностью, но подчас выпускал коготки, словно расшалившийся котенок. Они не прекращали словесной перепалки, из которой никто не мог выйти победителем. Она повелевала, он подчинялся, а затем бунтовал. Она сменяла гнев на милость, смягчалась и вновь принималась им помыкать.
В старости она стала особенно деспотичной и капризной, Патрика бесили ее причуды, но он, хоть и отстаивал свою независимость, охотно исполнял любые прихоти Мадам. Безусловно, это входило в его обязанности, но в усердии Патрика угадывалась не столько добросовестность секретаря, сколько сыновняя привязанность. Елена ценила его чуткость, безотказность, ироничность, знание многих языков. С годами она привыкла считать его своим младшим сыном, хотя истинных материнских чувств Мадам за всю жизнь так и не испытала.
