Можно подумать, сейчас я окружена друзьями, читается на лице леди Рочфорд.
– Мне не в чем себя упрекнуть, – говорит она вслух. – Вся ответственность – на вас, господин секретарь. Я не самая умная, не самая проницательная женщина, а вы – это вы, вы умеете проворачивать дела и не упустите своего. Все решат, что вы заставили меня признаться.
Осталось сказать немногое.
– Чтобы все и дальше так думали, вам придется скрывать свои истинные намерения и на людях изображать печаль. А когда Джорджа заключат под стражу, обратитесь к королю с прошением о помиловании.
– Непременно. – Джейн Рочфорд высовывает язычок, словно хочет ощутить сладость мгновения на вкус. – Мне ничего не грозит, король не откликнется.
– Прислушайтесь к моему совету: ни с кем не говорите.
– Прислушайтесь к моему: поговорите с Марком Смитоном.
– Я собираюсь в Стипни. Приглашу Марка на ужин.
– Почему бы вам не принять его прямо здесь?
– Здесь сегодня и так хватает суеты, не находите?
– Суеты? Пожалуй.
Он смотрит ей вслед. Не успевает дверь за леди Рочфорд закрыться, как в комнате оказываются Рейф и Зовите-Меня. Бледные, сосредоточенные, спокойные: значит, не подслушивали, отмечает он про себя.
– Король повелел начать расследование, – объявляет Ризли. – Проявляя благоразумие, но не затягивать. После ссоры в спальне королевы пошли толки, и он вынужден прислушаться. Не подпускает к себе Норриса.
– Эти джентльмены из королевской опочивальни, они думали, им все сойдет с рук, – подхватывает Рейф. – Говорят, королева спокойна. Завтрашний турнир никто не отменял.
– Знаешь что, Рейф, – говорит он, – сходи к Ричарду Сэмпсону, скажи, что, entre nous
[16]
, дело приняло новый оборот. Возможно, нам не придется доказывать, что брак короля с Анной не имеет законной силы. Теперь королева не в том положении, чтобы торговаться. Козырей у нее не осталось. Думаю, Генри Норрису несдобровать. Уэстону. Ах да, еще Брертону.
Рейф поднимает брови.
– Королева с ним едва знакома.
– Кажется, он завел дурную привычку входить в неподходящее время.
– Вы так спокойны, сэр, – говорит Зовите-Меня.
– Учитесь.
– Что сказала леди Рочфорд?
Он хмурится.
– Прежде чем отправишься к Сэмпсону, Рейф, присядь во главе стола. Вообрази себя королевским советом на тайном заседании.
– Целиком, сэр?
– Норфолк, Фицуильям и остальные. Теперь вы, Ризли. Вы – фрейлина королевы. Не смущайтесь. Поклонитесь, благодарю вас. Я буду пажом, который подаст вам табурет. И подушку. Присаживайтесь и улыбнитесь советникам короля.
– Как скажете. – Поначалу Рейф колеблется, но вскоре игра захватывает его, юноша наклоняется, игриво треплет Ризли по щеке. – С чем вы пришли к нам, благородная госпожа? Поведайте, что скрывают эти алые уста.
– Прекрасная дама утверждает, – говорит он, Кромвель, сопровождая свои слова взмахом руки, – что королева поступает опрометчиво и предосудительно. Поведение Анны заставляет подозревать ее в порочных наклонностях, пусть даже свидетелей ее проступков нет.
Рейф хмыкает:
– Возникает вопрос, мадам, почему вы молчали до сих пор?
– Порочить королеву – измена. – Язык у мастера Ризли подвешен хорошо, поток девичьих откровений льется легко и свободно. – Мы были вынуждены покрывать ее. Что нам оставалось? Лишь взывать к ее чести, убеждая оставить неправедный путь. Она запугала нас, ревновала к каждому кавалеру, угрожая бесчестьем любой, кто выказал слабость и оступился – не важно, почтенной матроне или юной девушке, возьмите хоть Элизабет Вустер.
– В конце концов вы не выдержали и решили во всем признаться? – спрашивает Рейф.
– А теперь ударьтесь в слезы, Ризли, – подсказывает он.
– Считайте, дело сделано. – Зовите-Меня прячет лицо в ладонях.
– Вот так спектакль, – вздыхает он. – Хотел бы я сбросить личину и оказаться дома.
Шон Мадок, лодочник в Виндзоре: «Она балуется с братом».
Терстон, его повар: «Они стоят у двери в рядок, наяривают свое добро».
Он вспоминает слова Томаса Уайетта: «У Анны такая тактика, она говорит: да, да, да, а потом сразу – нет… А хуже всего ее намеки, почти похвальба, что она говорит “нет” мне и “да” другим».
Сколько у Анны было любовников? «Десять? Ни одного? Сто?»
Он, Кромвель, считал Анну ледышкой, женщиной, которая выставила свою девственность на продажу и получила за нее самую высокую цену. Однако такой она была до замужества. До того как Генрих взгромоздился сверху, потом слез с нее и удалился в свои покои: тени свечей пляшут на потолке, шепот фрейлин, таз с теплой водой, кусок ткани. Она подмывается, в ушах голос леди Рочфорд:
– Осторожно, мадам, не вымойте принца Уэльского.
И снова темнота, простыни пропахли мужским потом, бестолковая служанка сопит и ворочается на тюфяке: Анна один на один с дворцовыми и речными шорохами. Она говорит, никто не отвечает, только девчонка бормочет во сне; молится, и снова нет ответа; она поворачивается на бок, оглаживает бедра, касается грудей.
А если однажды, да, да, да, да? Любому, кто окажется под рукой, когда лопнет нить ее добродетели? Пусть даже собственному брату?
– Я услышал сегодня такое, чего не чаял услышать в христианской стране, – говорит он Рейфу, Зовите-Меня.
Двое молодых джентльменов ждут, не сводят глаз с его лица.
– Я все еще в роли дамы или могу сесть и взять перо? – спрашивает Ризли.
Что мы делаем, думает он, тут, в Англии. Посылаем сыновей в чужие дома, и нередко брат с сестрой вырастают, не зная друг друга, а повзрослев, встречаются, словно в первый раз. Обворожительный незнакомец, зеркальное отражение тебя. Ты влюбляешься: на вечер, на час, а после обращаешь все в шутку, но чувства никуда не делись. Эти чувства заставляют мужчин быть мягче с женщинами, которые от них зависят. Но если пойти дальше, посягнуть на запретную плоть, шагнуть через пропасть, разделяющую мысль и действие? Священники говорят, что от искушения до греха рукой подать, только это неправда. Вот ты целуешь девичью щеку, а вот уже кусаешь прелестницу в шею? Называешь ее милой сестричкой, а после разворачиваешь и задираешь юбки? Так не бывает. Тебе придется пройти через эти комнаты, расстегнуть эти крючки. Ты не лунатик. Нельзя прелюбодействовать, не ведая, что творишь. Тебе придется взглянуть на ту, с кем согрешил. Ибо она не прячет лица.
Впрочем, возможно, леди Рочфорд лжет. С нее станется.
– Меня непросто смутить, – говорит он, – но сейчас я в затруднении, ибо мне приходится иметь дело с предметами, о коих я не решаюсь рассуждать вслух. Я могу говорить о них лишь намеками, однако намеки не годятся для обвинительного заключения. Я похож на шарлатана, который показывает уродцев на ярмарках.
