Они вскоре вернулись в дом, где Эдвард прочел Изабелле отрывок из эссе о воображении Перси Биши Шелли — в тот год вышло в свет новое издание прозы поэта. Доводы эссе Изабеллу не убедили: «Как у последовательницы френологии», сообщила она своему дневнику, у нее был иной взгляд на человеческую психологию. Когда пришла Мэри с мальчиками, все собрались на обед. К тому времени многие семьи, принадлежавшие к верхнему слою среднего класса, накрывали второй завтрак в полдень, днем пили чай и вечером обедали
[44]
, но Робинсоны придерживались прежних традиций — плотная трапеза днем и чай вечером. Воскресный обед был особенно обильным, и Изабелла осталась довольна блюдами, приготовленными ее прислугой, — говядина, пирог с голубями (потрошеные голуби выкладывались на бифштекс и запекались в слоеном тесте), клецки (вареные шарики из почечного сала с мукой) и овощи. Закончили они кофе с коньяком, чистым фруктовым бренди. «Единственным недостатком, — написала Изабелла, — стало плохое поведение Атти, и он изводил нас целый день. Наконец мы все вышли на улицу».
Изабелла и Эдвард гуляли вместе по лужайкам и полям вокруг дома в «отличную, прохладную, немного облачную погоду». Молодая женщина без колебаний, с надеждой приписала ему невысказанное желание, которое испытывала сама. Они «надолго» задержались у качелей в саду. «Я продолжительное время качалась, и мистер Л. сильно меня раскачал, миссис Л. наблюдала со стороны». Няня привела одного из мальчиков Лейнов, и «папа» покачал его на качелях.
Эдвард и Изабелла продолжили прогулку вдвоем. Они сделали остановку, молча посидев рядом в укрытии на крутом берегу реки. «Ф., спаниель, забрался ко мне на колени, мистер Л. сидел рядом со мной. Это была та самая сцена, которой я часто желала и рисовала для себя, но теперь она воплотилась». Они пробыли там час, наблюдая за стайкой голоногих ребятишек, игравших неподалеку. В конце концов они поднялись и повернули назад к дому, выбрав дорожку через рощу. «Я шла рядом с мистером Л., но не опиралась на его руку, — написала Изабелла, — и в его настроение закралась, кажется, легкая горечь». Они остановились рядом с домом. «Я села отдохнуть на своем лугу, — написала она, — а он прислонился к ограде».
Их одиночество было нарушено приходом Мэри Лейн с детьми, и все вместе они вернулись в дом к раннему вечернему чаю. Изабелла сама заварила и разлила чай и «с удовольствием его выпила», отметила она в дневнике. Возможно, в Эдинбурге этим занималась служанка, в деревне же обычаи были проще, и за столом хозяева часто ухаживали за гостями. «За чаем мистер Л. сидел рядом со мной, — писала Изабелла, — и в течение часа мы говорили о политике, наследственности, финансовых средствах, бедняках, эмиграции и т. п.». Еженедельные газеты оживленно обсуждали, следует ли церковным приходам финансировать эмиграцию бедноты в Австралию, где наблюдалась нехватка рабочих рук после открытия в Виктории золотых месторождений в 1851 году.
«Потом, в девять часов, отправив всех мальчиков в постель, поскольку было воскресенье, мы сели в саду, — писала Изабелла. — Миссис Л. замерзла и в десять ушла в дом». Пока Мэри грелась у огня в доме, Изабелла и Эдвард, теперь одни, «беседовали о лорде Байроне, верховой езде, мужестве, воздушных шарах и холодности». Разговор о воздушных шарах был, возможно, вызван многочисленными анонсами в воскресных газетах о полетах на воздушных шарах на лондонских ипподромах и в парках в выходной день в связи с праздником Троицы. Эдвард «курил и болтал, — писала Изабелла, — а я много смеялась».
Когда наступила ночь, их добродушное подтрунивание друг над другом сменилось более серьезной беседой. Они заговорили о «душе человека, его жизни, могиле, бессмертии, Боге, Вселенной, разуме человека и его короткой, быстротечной природе». Изабелла призналась Эдварду, что утратила веру и осталась одна среди своих друзей, не верящая во «все иллюзии христианства». Она заявила, что примирилась со своим новым пониманием.
«Я выразила свое постепенно приобретаемое спокойствие ума, — написала она. — Я сказала, что величие истины возместило мне потерянные надежды». Эдвард рассказал ей о своем недавно умершем греческом друге, студенте-медике. «Он говорил печально», с «глубоким чувством», написала Изабелла. Эдвард, в свою очередь, признался ей в религиозных сомнениях. «Он испытывал потребность молиться, страстно желал верить».
Вместе они наблюдали восход луны и слушали грубый треск коростеля. Эдвард, «казалось, был очарован красотой сцены», темнеющий сад словно околдовал его, и он сказал Изабелле, что хотел бы не ложиться всю ночь. Эта минута вдохновила ее процитировать в дневнике несколько строчек из эпической поэмы «Эванджелина» Генри Лонгфелло, впервые опубликованной в 1847 году и ставшей к началу 1850-х бестселлером.
Наконец Изабелла решила утешить Мэри Лейн. «Вскоре после одиннадцати я подумала, что миссис Л. посчитает нас жестокими за то, что мы ее бросили, — написала она, — и мы пошли к камину. Настроение у нее по-прежнему было неважное, и я постаралась ее ободрить».
В дневнике Изабелла мысленно восстанавливала события дня, как наблюдатель, чтобы лучше насладиться ощущением, что тебе завидуют, тебя желают. Она так долго находилась вне брака Лейнов, с завистью заглядывая туда, что, став причиной уныния Мэри, втайне получала теперь от этого удовольствие. Дневник волшебным образом восстанавливал прошедшие сцены, более не анализируя ее стремления, а позволяя им проникать в воспоминания. Никому не подконтрольный, не подпитываемый никакими внешними источниками, не сверяемый ни по какой иной перспективе, дневник мог создать желаемый мир, в котором воспоминания расцвечивались желанием. Эта запись принадлежала к тем отрывкам, которые можно было перечитывать для души.
В конце лета 1852 года Генри нашел для семьи виллу рядом с Редингом в Беркшире, откуда мог доезжать до Лондона на поезде, покрывая сорок миль немногим более чем за час. Рединг лежал в плодородной долине, образованной Темзой; богатая продукция Беркшира — зерно, фасоль, вишня, лук, кирпичная глина, свиньи, шерсть, ручки для метел и сливочное масло — доставлялась из города в Лондон по каналу и железной дороге. Одна американская писательница, посетившая тем летом Рединг, отметила, что вдоль железнодорожного полотна рос дикий мак — за окном скорого поезда алые цветы лились «кровавой рекой»
[45]
.
Изабелла с детьми переехала в Рипон-лодж, особняк на холме, поднимавшемся к западу от Рединга, и начала принимать доставляемую мебель, которая до того хранилась в Лондоне. Генри ездил в столицу три раза в неделю.
Мальчики не были записаны в школу, и Изабелла обратилась к Комбу за советом касательно их образования. Хотя ее старший сын Альберт был «добродушным и общительным», писала она, семилетний Отуэй отличался «не таким приятным и более своеобразным нравом». Как и его младший брат, трехлетний Стенли, Душка был «вспыльчив и немного упрям». Генри планировал открыть в Беркшире школу для мальчиков из семей среднего класса; за образец он брал «светскую школу», которую основал в Эдинбурге Комб и где вместо богословия учили наукам. Но Изабелла не была уверена, что дневная школа подойдет ее среднему сыну. Она размышляла, не понадобится ли ему дисциплина школы-интерната.
