– Да продлятся лета твои, отец, – ответил Сим, но было заметно, насколько приятна ему отцовская похвала.
Неправы те, кто хвалит редко, думая, что от частого повторения похвалы обесцениваются. Ценность похвалы в ее искренности и больше ни в чем.
Глава 21
Потоп
С каждым днем тоска правителя усиливалась, и не было такого средства, которое могло бы прогнать ее. Придворные, совсем недавно старавшиеся любым путем обратить на себя внимание правителя, жались к стенам и норовили не попадаться ему на глаза, поскольку Явал уже не жаловал и не одарял, а только лишь карал и карал. Желчь, разливаясь по тучному телу, заставляла правителя гневаться беспрестанно, а всем известно, чем оборачивается гнев правителя – отрубленными головами его подданных. Слыханное ли дело – палач Асена, безжалостный слуга и неутомимый силач, начал жаловаться на усталость. Утром и в полдень рука его оставалась твердой, но ближе к закату от беспрестанного махания мечом уставала, и случались оплошности – некоторые из голов Асене не удавалось отрубать с одного удара, приходилось поднимать меч еще раз.
Евнух Луд дважды заводил осторожный разговор с главным из поваров правителя Гафесом, пытаясь оценить, чего в нем больше – верности или дальновидности. Луд склонялся к тому, что от правителя надо избавляться как можно скорее, пока тот не казнил всех своих приближенных, а для этого надо было заручиться поддержкой Гафеса, ведь только из его рук правитель принимал пищу безбоязненно, не давая предварительно пробовать ее кому-то из рабов. Коварный Гафес притворялся глупцом, не понимающим намеков, но Луд по глазам его видел, что Гафес готов начать торг, только отчаянно боится продешевить, вот и тянет время.
Пятый день правитель не мог спать спокойно. Если проваливался в небытие, напившись сонных зелий, то сразу же встречал старуху-кормилицу, имени которой не помнил, но откуда-то знал, что она кормила и нянчила его во младенчестве. Старуха протягивала к нему руки и умоляла одуматься, как будто он был безумцем. Сбивчиво, торопясь сказать все, что хотела, говорила она о грехах, о том, что надо бросить все и искать спасения, иначе будет поздно, потому что настали последние дни…
Явал просыпался, переводил дух, выпивал еще зелья, снова засыпал и снова приходила старуха. Явал пытался прогнать ее, но язык и руки с ногами не повиновались ему во сне, поэтому приходилось слушать старуху, несущую бред… Разве это сон? В последний раз старуха призывала его (подумать только – его, могущественного правителя Явала!), оставить дворец, отказавшись от власти своей, и уйти искать спасения. «Где искать?» – удалось спросить Я валу. «Сделай первый шаг – и откроется тебе!» – ответила старая карга и растаяла.
Проснувшись, Явал догадался, что придворный лекарь, то ли по собственному почину, то ли по чьему-то наущению, решил внушить ему пагубные мысли, чтобы он отрекся от власти, пожертвовал бы своим могуществом и уступил свой трон кому-то, возможно, что и самому лекарю. Долго ли подмешать в сонное зелье каких-нибудь трав, вызывающих подобные видения?
Лекарь оказался чересчур хилым – испустил дух на третьем ударе кнутом, хотя Я вал и приказал бить его несильно, только для острастки. Кто мог предположить, что он окажется столь слаб, что умрет от испуга? Чтобы немного успокоиться, Явал приказал казнить ворожею Агуну и начальника дворцовой стражи, Агуну – за то, что не предусмотрела коварства лекаря, не углядела его во время гаданий и не предупредила о том правителя. А если углядела, но не предупредила – тем хуже. Начальник дворцовой стражи заведомо был виновен, если во дворце случалось неладное или возникала какая-то угроза для правителя. С учетом того, что во дворце всегда что-то да случалась, на этой должности никто надолго не задерживался.
Визжащего начальника стражи Асена казнил на глазах у Явала, а вот Агуне удалось скрыться. Когда воины правителя числом в девять человек (девять, потому что не лекаришку ничтожного пришли вязать, а ворожею) явились в покои Агуны, то никого там не застали. Обыскали весь дворец сверху донизу, начиная с каморки придворного звездочета на крыше и заканчивая подземельем (там была темница и подвалы для хранения припасов), но Агуна как в ад провалилась – не было ее нигде.
Явал сильно расстроился, потому что при всей своей самонадеянности понимал, что если бегут такие умные, как Агуна, которым хорошо жилось подле правителя, то это неспроста. Значит, чуют беду, так же, как чует ее он, тоскуют и печалятся, как он, и никакая забава, будь то охота, обильный пир с обильным же возлиянием или любовные утехи, не в силах развеять эту тоску и прогнать эту печаль. Значит, надо ждать беды.
Явал был не из тех, кто ждет, сложа руки. Чего-чего, а решительности у него было вдосталь, еще бы ума и доброты по столько. Надвигается беда? Будем спасаться, а разве есть лучшее средство для спасения, чем летучий корабль, который строит дерзкий безумец по имени Ной? Нет, конечно! На летучем корабле можно убежать от любого врага! С помощью летучего корабля можно поразить любого врага! И что бы ни творилось на земле, можно подняться на ней, спокойно переждать любые потрясения высоко в небе, а потом спуститься. Да и забавно, должно быть, летать в воздухе, от этого любая тоска должна пройти. Недаром же так беззаботны птицы, только и знают, что порхать, да щебетать.
Гонец от старосты Сеха, извещавший о том, что строительство летучего корабля близко к завершению, прибыл как раз в то время, когда правитель думал о летучем корабле. Явал усмотрел в том доброе предзнаменование. Гонец получил за хорошую весть награду – смог уехать обратно живым, с головой на плечах. Следом за ним ехал сотник Шами, отличаемый правителем среди других за свирепость и преданность. Шами получил приказ не от тысячника, у которого в подчинении состоял, а от самого правителя и безмерно гордился этим обстоятельством. Вдобавок правитель, обращаясь к Шами, назвал его не «эй ты, презренный», а «верный слуга мой», и это увеличивало гордость сотника и наполняло его сердце радостью.
Шами ехал посреди дороги, как и подобает ехать приближенному правителя, имеющему от него поручение, и снисходительно поглядывал на тех, кто сворачивал вбок, уступая ему дорогу. Сейчас он всего лишь сотник и уже пользуется таким уважением! А очень скоро он станет тысячником, а то и поднимется до начальника над войском, и воины, обращаясь к нему, станут говорить «Рош-Шами». Вот он исполнит повеление правителя, вернется в столицу и…
Повеление правителя было несложным, и Шами не сомневался в том, что исполнит его как должно. Оставить половину воинов из своей сотни для охраны постройки, а самих строителей под охраной другой половины воинов, привезти к правителю. «Следи, чтобы они не сбежали, но будь вежлив с ними и не чини им вреда», – сказал правитель, да продлятся дни его правления, и Шами исполнит повеление!
Дней правления Явала уже не осталось, шел последний из них, но Шами не мог того знать и мечты его простирались далеко вперед. Ничто не могло испортить его прекрасного настроения. Даже внезапно поднявшийся ветер, который нес пыль в лицо и все усиливался, не беспокоил Шами. Даже небо, черневшее на глазах, не волновало его. Ветер? Что такого особенного в ветре? Дождь? Как будто то был первый дождь в жизни Шами! Дождь прибьет пыль и наполнит воздух прохладой, дождь освежает, скорей бы пошел дождь!
