Даже при Босуорте, с самого начала намереваясь непременно оказаться на стороне победителя, они поклялись Ричарду в верности и обещали в нужный момент ввести в бой свои войска. В подтверждение крепости их союза Томас Стэнли даже оставил Ричарду в залог своего сына, доказывая истинность своих добрых намерений. И Ричард был уверен, что кавалерия Стэнли придет ему на помощь; он думал так, даже когда братья медлили, выжидая на холме и пытаясь понять, на чью сторону склонится победа, и лишь под конец вихрем ринулись… поддерживать Генриха.
И вот теперь они снова совершили предательство. «Sans changer! — задыхаясь от смеха, шептала я. — Sans changer!»
Это был девиз Стэнли: «Без перемен». Однако перемен не было лишь в том, что братья всегда преследовали свои собственные интересы, блюли свою собственную безопасность, лелеяли свой собственный успех… Вдруг я почувствовала рядом с собой Мэгги, которая больно щипала меня за внутреннюю сторону руки и настойчиво шептала: «Сейчас же прекрати! Прекрати это!», и я, впившись зубами в тыльную сторону ладони, заставила себя умолкнуть.
Но теперь, когда прекратился приступ моего истерического смеха, мне вдруг стало ясно, сколь могущественным стал «этот мальчишка». Если уж Стэнли разделились — один на стороне Генриха, второй на стороне «мальчишки», — значит, они были уверены: он непременно начнет вторжение и, по всей вероятности, сумеет одержать победу. Иметь на своей стороне одного из братьев Стэнли было все равно что иметь хорошую родословную — это признак того, что твои претензии не беспочвенны, что у них хорошая основа. Стэнли в итоге всегда оказывались на стороне победителя. И если сэр Уильям решил поддержать «этого мальчишку», значит, он уверен, что тот способен одержать победу. А если сэр Уильям действовал при полном попустительстве со стороны брата, значит, и сэр Томас считает, что у «мальчишки» неплохие шансы на успех, да и прав на престол куда больше, чем у Генриха.
Пытаясь успокоиться и привести свои чувства в порядок, я перехватила внимательный взгляд мужа. Однако он сразу же отвернулся и с несколько озадаченным видом спросил у сэра Уильяма:
— Почему вы так поступили? Ведь я дал вам все, о чем вы просили. — Казалось, он был абсолютно уверен, что верность продается и покупается. Сэр Уильям молча склонил голову. — Ведь именно вы вручили мне корону Англии на поле боя.
Это было ужасно — то, как люди вдруг отхлынули от сэра Уильяма. Казалось, у него на лице проступили грозные признаки бубонной чумы. Вроде бы никто и с места не сошел, и все же вокруг него мгновенно образовалось пустое пространство, и теперь он стоял там один, лицом к разгневанному королю, не сводившему с него взгляда.
— Вы — брат моего отчима, — с отвращением продолжал Генрих, — я считал вас своим дядей. — Генрих посмотрел на мать — та судорожно глотала, словно желчь подступила ей к самому горлу и ее вот-вот вырвет. — Моя мать говорила, что вам, ее ближайшему родственнику, я могу полностью доверять.
— Это какая-то ошибка, — вмешался лорд Томас Стэнли. — Сэр Уильям наверняка сумеет объяснить…
— Сэр Уильям действовал не один, вместе с ним еще сорок весьма влиятельных людей обещали претенденту свою поддержку и верность, — вмешался сэр Роберт, хотя его и не спрашивали. — Сэр Уильям собрал немало сторонников претендента, и все вместе они переправили ему целое состояние.
— Вы, член королевской семьи Англии, приняли сторону какого-то претендента? — Генрих с трудом подбирал слова; казалось, он все еще не в силах поверить, что предателем оказался его дядя, его ближайший советник. А ведь он хотел меня пристыдить, прилюдно продемонстрировав доказательства предательской деятельности моей матери; он хотел потрясти весь двор, назвав полдюжины людей, которых намерен предать в руки палача, дабы остальные впредь не пытались нарушить данную ему присягу. Он никак не предполагал, что, устроив этот спектакль в целях укрепления собственной власти, отыщет предателя в самом узком кругу, среди своих друзей и родственников. Я видела, что его мать все еще судорожно цепляется за спинку его кресла-трона и едва стоит на ногах; вытаращенными от ужаса глазами она смотрела то на своего мужа, то на своего деверя и, по-моему, была уверена, что они оба в равной степени оказались предателями. Что ж, подумала я, вполне возможно, так оно и есть, ведь братья Стэнли никогда не действуют порознь. Возможно, они договорились, что сэр Уильям окажет поддержку претенденту, а лорд Томас Стэнли по-прежнему будет отечески опекать короля, и в итоге оба они спокойно дождутся того момента, когда станет ясно, за кем будет победа. Как всегда, они были твердо намерены выиграть во что бы то ни стало, оказаться на стороне победителя, а значит, оба считали, что Генрих Тюдор, скорее всего, будет низложен.
— Почему? — надломленным голосом снова спросил Генрих. — Почему вы меня предали? Меня! Который дал вам все! Меня! Которого вы столько лет поддерживали?
И тут он, видно, решил прекратить задавать эти бессмысленные вопросы, услышав в них явственное проявление слабости. Его безнадежный диалог с сэром Уильямом и впрямь напоминал жалобное хныканье мальчишки, которого никто никогда не любил; который был вынужден вечно жить в ссылке и лишь надеяться, что, может быть, ему когда-нибудь удастся вернуться домой; который никогда не мог понять, почему он разлучен с матерью, почему у него нет и не должно быть друзей, почему он живет в чужой стране, а дома у него одни враги. Но, похоже, Генрих все же сумел взять себя в руки и вспомнил, что кое-каких вопросов задавать не следует никогда.
Кстати, меньше всего ему хотелось, чтобы сэр Уильям и впрямь начал ему отвечать и придворные услышали, почему он готов был всем рискнуть ради «этого мальчишки» и отказаться ото всего, что получил от короля. Видимо, этот выбор был связан с некой «остаточной» верностью сэра Уильяма Дому Йорков и не лишенной оснований уверенностью в том, что «мальчишка» и есть настоящий наследник престола. Подобных признаний Генрих, разумеется, не хотел слышать и никак не мог допустить, чтобы их услышали придворные. Кто знает, сколькие из них были втайне согласны с братьями Стэнли? Хлопнув рукой по столу, Генрих заявил:
— Довольно! Я не желаю слышать от вас ни слова оправданий!
Но сэр Уильям и не проявлял ни малейшего желания оправдываться. Он стоял, гордо подняв голову, и лицо его было бледно. Глядя на него, трудно было усомниться в том, что он уверен: его дело правое, он пошел за тем, кого считает истинным королем.
— Уведите его! — приказал Генрих стражникам, стоявшим у дверей; они вышли вперед, окружили сэра Уильяма, и он без единого слова покорно последовал за ними. Он так и не стал просить о помиловании; он даже не попытался что-то объяснить. Нет, он уходил из зала с высоко поднятой головой, понимая, какую высокую цену ему придется уплатить за это. Ни разу прежде я не видела у него такого выражения лица, ни разу не видела, чтобы он выступал так гордо и независимо. Я всегда считала Уильяма Стэнли сумой переметной, ведь он столько раз менял стороны, перебегая туда, где оказался победитель. Но сегодня — хотя его уводили в тюрьму как предателя, хотя шел он навстречу собственной смерти, хотя он потерял все ради того, чтобы оказать поддержку «этому мальчишке», который, по слухам, был моим братом, — сэр Уильям шел гордо, высоко подняв повинную голову.
