— Да. А мне рассказал об этом сэр Ричард. Он вскоре должен отправиться в Линкольн и готовить армию к войне с Шотландией. Сам он узнал все от одного из королевских шпионов. Король Генрих сейчас проводит очередной совет; он приказал восстановить все замки на севере Англии и готовиться к вторжению шотландцев.
— И что, вторжение состоится под предводительством короля Шотландии?
— Говорят, что да. И, скорее всего, это произойдет уже весной. Ведь «мальчишка» теперь женат на особе, принадлежащей к шотландской королевской семье, и король Яков определенно намерен посадить «мальчишку» на английский трон.
А я вдруг представила себе своего брата таким, каким видела его в последний раз — хорошеньким маленьким мальчиком лет десяти со светлыми волосами, с горящими глазами цвета ореховой скорлупы, с вечно проказливой улыбкой. Я вспоминала, как дрожали его губы, когда мы с матерью целовали его на прощанье и старались потеплей его укутать, а потом вывели из святого убежища и отправили вниз по реке на какой-то утлой лодчонке, а потом молились об одном: чтобы наш план осуществился, чтобы наш мальчик сумел выбраться и попасть за границу, к герцогине Маргарет, ибо она единственная могла его тогда спасти. Потом я представила себе брата почти взрослым, в день его свадьбы, одетого в черный бархат и белую рубашку, рядом с красавицей-невестой… И мне вдруг показалось, что улыбка-то у него должна была остаться прежней — проказливой.
Я приложила руку к животу, где рос очередной маленький Тюдор, враг моего брата и сын того, кто отнял у моего брата трон.
— Ты ничего с этим поделать не можешь, — сказала Мэгги, заметив, как гаснет моя улыбка. — Ни ты, ни я ничего поделать не можем; нам остается только надеяться, что все закончится благополучно, и молиться, чтобы никто не возложил на нас вину за случившееся. А там посмотрим.
* * *
В феврале я готовилась удалиться в родильные покои и оставить двор, все еще непривычно тихий после похорон Джаспера, все еще втихомолку перемалывающий те новости, что приходили из Шотландии о молодом веселом дворе «этого мальчишки». До нас доходили слухи, что молодожены чудесно проводят время, охотясь в заснеженных лесах, и собираются осуществить вторжение на север Англии, как только к весне немного потеплеет.
Генрих устроил пир по случаю моего отбытия в родильные покои. На этом обеде в качестве почетного гостя присутствовал испанский посол Родриго Гонсальва де Пуэбла, маленький темноволосый человечек весьма привлекательной наружности. Посол низко поклонился, поцеловал мне руки, а затем горделиво выпрямился, сияя улыбкой, словно был уверен, что и я тоже сочту его невероятным красавцем.
— Посол предлагает для принца Артура некий весьма выгодный брак, — тихо сообщил мне Генрих. — Речь идет о младшей испанской принцессе, инфанте Екатерине Арагонской.
Я перевела взгляд с улыбающегося лица Генриха на щеголеватого посла и поняла, что должна быть довольна.
— Какая прекрасная идея! — воскликнула я. — Но, по-моему, они еще слишком юны, чтобы…
— Это всего лишь помолвка, которая поможет скрепить договор между нашими странами, — уклончиво пояснил Генрих и, кивнув послу, повел меня на наши обычные места во главе стола, подальше от чужих ушей. — Дорогая, — зашептал он, — это не просто отличная возможность заставить Испанию действовать в наших интересах, но и обрести постоянного союзника в борьбе с Францией. Тогда я смог бы наконец добраться до этого мальчишки! Испанцы обещают в случае заключения помолвки заманить проклятого самозванца к себе под предлогом установления с ним союзнических отношений. А затем они доставят его в Гранаду и передадут нам.
— Он не поедет! — с уверенностью сказала я. — С чего ему оставлять в Шотландии молодую жену и отправляться в Испанию?
— Поедет, — возразил Генрих, — ему очень нужна поддержка Испании, если он намерен сразиться с нами за трон. Вот только испанцы выступят как наши союзники. Собираясь выдать свою инфанту за нашего Артура, они по нашей просьбе возьмут мальчишку в плен. Им это, кстати, тоже выгодно: тогда они будут уверены, что их будущих зять — единственный наследник английского трона. Таким образом, наши интересы совпадают. И потом, они сами совсем недавно оказались на троне и прекрасно понимают, как важно отстоять свое право на управление королевством. Помолвка их принцессы с нашим принцем станет смертным приговором этому мальчишке! Правители Испании столь же сильно, как и мы, захотят его смерти.
Придворные, уже сидевшие за столами, встали, приветствуя нас. Ко мне подошел служитель с чашей, полной теплой надушенной воды, я обмакнула пальцы, вытерла их полотенцем и растерянно пробормотала:
— Но, муж мой, как же…
— Ни о чем сейчас не думай! — быстро сказал Генрих. — После родов, когда ты поправишься и вернешься ко двору, мы обо всем этом снова подробно поговорим. А теперь тебе предстоит, выслушав ото всех добрые пожелания, отправиться в родильные покои и не думать ни о чем, кроме успешного завершения твоей беременности. Я очень надеюсь, Элизабет, что ты родишь мне еще одного сына!
Я улыбнулась, делая вид, что его слова меня успокоили, и окинула взглядом обеденный зал. Посол де Пуэбла был усажен над соляным погребом, как почетный гость, и я подумала: неужели этот смазливый коротышка настолько двуличен и настолько закоснел в своих амбициях, что способен пообещать дружбу двадцатидвухлетнему мальчишке и спокойно его предать, послать на эшафот? Посол, видно, почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня и так мерзко улыбнулся, что я сразу решила: ну да, такой он и есть!
Дворец Шин, Ричмонд. Март, 1496 год
Я шла в родильные покои с тяжелым сердцем. Меня еще не отпустила тоска по моей маленькой Элизабет, и я опасалась, что роды будут затяжными и трудными. Такими они и оказались. Моя сестра Анна, сопровождавшая меня, сперва смеялась и говорила, что ей это только на пользу: она как раз научится, как и что нужно делать, поскольку ей тоже скоро рожать. Однако то, что творилось со мной, сильно ее напугало. После нескольких часов мучительных схваток мне дали крепкого родильного эля, но больше всего мне хотелось, чтобы рядом оказалась моя мать. Только взгляд ее серых глаз смог бы заставить меня сосредоточиться, только она, нашептывая мне что-то о реке и покое, сумела бы помочь мне перетерпеть эту невыносимую боль. Где-то около полуночи я почувствовала, что дитя вот-вот родится, и, присев на корточки, точно крестьянка, сильно потужилась; вскоре я услышала слабый плач ребенка и сама тоже заплакала — от радости, что все позади и ребенок уже родился, и от чудовищной, непреодолимой усталости. В конце концов мой тихий плач перерос в такие рыдания, что, казалось, у меня сердце разрывается. Меня терзала тоска — я боялась, что так никогда и не увижу своего брата, никогда не встречусь с его женой, а их сын, двоюродный брат моей новорожденной дочки, никогда не сможет с ней поиграть.
Даже когда я уже спокойно лежала на своей высокой кровати, и мне уже подали мою девочку, и мои фрейлины наперебой принялись хвалить меня за мужество и подносить мне подогретый эль и засахаренные фрукты, мне казалось, что я буквально окутана одиночеством, как саваном.
